Дверь хлопнула, выпуская Морриса и Мегги. Хотя Мегги выходить совершенно не хотела и тут же нырнула назад. Судя по лицу – явно плача и боясь. Оно и к лучшему, обузы Дуайту не хотелось, а жалеть шлюху ему и не нужно. Это личное дело Морриса.

– С ней все нормально? – Дуайт кивнул на дверь.

– Да. Дерьмо какое-то, а, братец?

– Какой ты наблюдательный. Хавьер, таракан чертов, ты так и останешься сидеть у себя?

Хавьер не отозвался. Дуайт толкнул дверь ногой. Сильно. Дверь крякнула и провалилась внутрь, куда уже смотрели оба ствола, заряженные картечью. Но никто не появился.

Половицы предательски скрипели, выдавая каждый шаг Дуайта. Моррис остался у входной двери, рассматривая через окошечко улицу. Судя по его плевкам, дела там шли плохо. Дуайт порадовался, что привык к полутьме на лестнице, ведь Хавьер с вечера опустил жалюзи. Половица скрипнула еще сильнее.

Хавьер нашелся за столом у окна. Мексиканец, уткнувшись лицом в подушку, почти упал со стула. Как тело смогло уткнуться лицом вниз? Затылка у Хавьера не оказалось. Как и левой руки. Вместо нее, вывернутая и почерневшая, висела холодная, страшная и неживая лапа. Смелости его, Дуайта, водителю было не занимать. Вышибить себе мозги, поняв, в чем дело, смог бы не каждый. Хавьер смог. И, подумалось Дуайту, будет крайне несправедливо, если строгий католический Всевышний решит не пустить в Рай этого самоубийцу. Уж для такого случая исключение стоило бы сделать.

Он помотал головой на незаданный вопрос Морриса. Кивнул на дверь, растопырив пальцы и начав их сгибать. На «пять», когда Моррис рывком открыл дверь, Дуайт вышел в последнее утро умирающего Форт-Кросса. Вышел, чтобы с первого шага начать борьбу за жизнь.

Огрызок грохнул первым стволом, отбрасывая назад существо, недавно бывшее зеленщиком Сандерсом. Тот отлетел, потеряв часть головы, но продолжал размахивать зажатым в руках секатором и уронив на землю гулко ударившуюся голову соседской девчонки. Дженни вроде бы.

Второй выстрел сложил пополам старика Чейни. Вернее, того, что не так давно было стариком Чейни. Скрюченное нечто с морщинистой дубленой кожей и торчащими кривыми зубами неожиданно прытко налетело из-за угла. Замахнулось остро наточенным заступом и сложилось, заквохтало, плюясь густой темной кровью, но встать не смогло. С картечью шутить сложно.

– Бегом к гаражу! – заорал Моррис, отбрасывая от них что-то, одновременно смахивающее на вытянувшееся хищное бревно и на ублюдка терьера, жившего у скво Агиларри в дальнем конце улицы. – Нам только бы до брони добраться!

Ну да, только бы добраться. Дуайт, зажав в зубах два патрона, торопливо перезаряжал огрызок их братьями. Это же так легко, пройти две с половиной улицы здесь, в совершенно озверевшем форте! Но другого выхода не виделось.

Когда они добрались до гаража, выяснилось сразу несколько простых вещей.

Патроны сожгли практически полностью.

Форт не умирает, он уже мертв.

Если они смогут выбраться, то только чудом.

Дуайт расстрелял последние картонные цилиндры в богохульное создание, состоявшее из верхней части красотки Лулу из салуна Бада и из жучиных лап со скорпионьим хвостом внизу. Моррис, выругавшись, торопливо вбил пароль в кодовый замок, рванул тяжелые складные воротца. Охнул и осел, роняя в пыль кишки с кровью. Дуайт успел повернуться, когда навстречу ему из темноты гаража вылетело длинное гибкое тело. Он упал, придавленный шестью когтистыми лапами, не успев даже испугаться и уставившись в кошачью зубастую улыбку смертоглава.

Гад, хитро зашипев, выгнулся к нему, облизнувшись склизким блестящим языком, раскрыл темную внутри пасть… и шепнул голосом давно ушедшего деда:

– Смерть близко, внук.

Дуайт открыл глаза, со всхлипом втянув воздух. Простыня под ним промокла насквозь. Пошарив глазами, он разглядел крепкую широкую фигуру, облитую золотом, стоявшую у окна со свинцовым ставнем.

Миз Хартиган повернулась к нему, растянула в улыбке свои удивительно нежные и удивительно узкие для такой нежности губы.

– Я уже стала переживать за тебя, Дуайт. Ты кричал.

Он промолчал, глядя на нее. Сердце перестало рваться наружу, пот не бежал, чуть стекал по спине холодными каплями.

– Поймал ночь, да…

– Что? – переспросила миз Хартиган и сделала шаг вперед. – Что ты сказал?

– Мне… – Дуайт взял кувшин с лимонадом, стоявший у кровати, торопливо глотнул. – Мне вчера сказали – лови ночь. Поймал, что и говорить.

– Carpe diem. – Она снова хитро, по-кошачьи, улыбнулась. – Carpe diem, мой сладкий мальчик. Лови день, так говорили римляне.

– Римляне?

– Да. Я же девочка с ранчо, мне такого знать не положено?

Миз Хартиган поднялась на цыпочки, завела за голову полные, заливаемые солнечным золотом руки. Качнулись совершенно золотые волосы, чуть прикрыв качнувшуюся золотую крепкую грудь никогда не рожавшей женщины. Дрогнул выпуклый живот и никак себя не повели золотистые волосы в самом его низу.

– Зато я знаю и умею много другого… Поймаем день, мой мальчик?

И они стали ловить только-только рождающийся день. Ведь и Дуайт, и Керри Хартиган жили во времена Великой Бойни, когда каждый день мог стать последним.

Они ловили день, ловили его во вздохах, в блеске глаз, в запахе пота, в шорохе простыни, друг в друге и в жизни вокруг. Ловили и поймали. А потом, чуть отдохнув, продолжили ловить. И еще чуть позже, поняв, что нет ничего лучше, и, чуть устав, просто заснули. Керри Хартиган спала, закинув крепкую ногу с ногтями, покрытыми красным лаком, на иссеченное шрамами бедро рейнджера Дуайта Токомару Оаху.

Дуайт смотрел на улицу с балкона. Ветер гнал пыль, песок и больших засохших пауков. Полуденное солнце било через раскаленный жестяной козырек, наплевав на людей внизу. Солнце очень давно и думать забыло про человеческие беды.

Кофе в кружке давно остыл, но все еще пах вкусно и маняще. Дуайт отхлебнул глоток, покатав по языку эту странную смесь горечи и сладости. Священники не жили на широкую ногу, но сахара в фарфоровой старой сахарнице хватало.

Моррис, зевая и потягивая через соломинку мутное пойло, именуемое коктейлем, дымил без остановки. Как и всегда, впрочем, со вчерашнего перепоя. Плевать он хотел на приличия и рамки дозволенного, а Марк его не поправлял. Самому Марку уж точно хотелось не просто холодной воды, но командор сегодня выступал примером воли и выдержки. Хавьер, меланхолично жующий лакрицу, косился на него с явным злорадством.

– Итак, джентльмены, – начал Марк и промокнул платком лоб, – пришло время.