(смеется). Простите… Но когда речь заходит о работе, вы становитесь необычайно красноречивы…

Х р у с т а л е в. Можете смеяться, если угодно. Мне, дурню, взаправду казалось, что наша совместная работа приносит и вам творческое удовлетворение!

Т а м а р а (задумчиво). Да, в них что-то было, в этих долгих зимних вечерах над историями болезней и рентгеновскими снимками…

Х р у с т а л е в. Вот видите!

Т а м а р а. Но я не только молодой рентгенолог, Борис Федорович… Я еще и молодая женщина. Хотя уже и не самая молодая, но все-таки…

Х р у с т а л е в (хмуро). Не люблю хвалить людей за то, в чем они сами неповинны. За их молодость, например, или за красоту.

Т а м а р а. Ч т о  вы любите или не любите — я уже успела заметить за эти два года.

Х р у с т а л е в (внезапно с отчаянной решимостью). А что я вас люблю — это вы успели заметить?

Т а м а р а (спокойно). Представьте — да. Хотя вы это довольно долго и довольно успешно скрывали.

Х р у с т а л е в. Потому вы и уезжаете? Что заметили?

Т а м а р а. Нет, не поэтому.

Х р у с т а л е в. Тогда почему же?

Т а м а р а. Потому что я так решила.

Х р у с т а л е в. Ну знаете! Это не ответ!

Т а м а р а. То, что, возможно, вы сочтете ответом… Это я скажу вам даже не перед третьим звонком, а когда буду уже одной ногой в автобусе.

Х р у с т а л е в (мрачно). Я еду с вами в город.

Т а м а р а. Тогда — в поезде. Ведь поехать за мной в Москву у вас духу не хватит?

Х р у с т а л е в. А если хватит?

Т а м а р а. Ну, полноте! Разве вы оставите вверенный вам санаторий ради такого пустяка, как объяснение с женщиной?

Х р у с т а л е в. Объяснился уже…

Т а м а р а. Поверьте, я это оценила. До сих пор вы, как главврач, предпочитали объяснять, а не объясняться.

Х р у с т а л е в. Тамара Викторовна, я вовсе не обольщаюсь насчет вашего отношения ко мне…

Т а м а р а. Вот как?

Х р у с т а л е в. И если сгоряча у меня вырвалось такое… Ну, чего я никогда не должен был говорить… Это потому, что вы меня просто ошарашили, честное слово. И разозлили. Я, кажется, был резок с вами? Простите. И забудьте то, что я здесь наговорил.

Т а м а р а. Просто взять и забыть?

Х р у с т а л е в. Я ведь так сболтнул, ни на что не рассчитывая… Но на товарищескую откровенность, мне кажется, я имею право.

Т а м а р а. Допустим.

Х р у с т а л е в. Тогда скажите, почему вы уезжаете?

Т а м а р а. Вы твердо решили это узнать? Думаете, кому-нибудь от этого станет легче?

Х р у с т а л е в. Если вы мне не доверяете…

Т а м а р а (решившись). Ну что ж, откровенность за откровенность и признание за признание. (Помолчав.) Дело в том, милый Борис Федорович, что я начала к вам привыкать, что мне стало приятным и даже необходимым ваше общество. Я поняла, что если так будет продолжаться, то, чего доброго, я тоже полюблю вас, а это никак не входит в мои планы.

Х р у с т а л е в. Планы?!

Т а м а р а. Вас, бедненького, коробит такое прозаическое словечко? Да, у меня есть свой план жизни, и наша любовь там, простите, не значится.

Х р у с т а л е в. Если уж вы решили так откровенно… Может быть, скажете почему?

Т а м а р а. Да потому, что вы слишком хороший человек.

Х р у с т а л е в (с изумлением). Чего-чего?

Т а м а р а. Слишком хороший человек.

Х р у с т а л е в. Благодарю… Хоть и не уверен, что это правда, но…

Т а м а р а. Вы добрый, порядочный, умный… Даже талантливый. А можете просидеть здесь, на «Орлином перевале», еще двадцать лет и, что самое ужасное, будете этим довольны.

Х р у с т а л е в. Ах, вот оно что… Карьерой не вышел?

Т а м а р а. Не ловите меня на словах, которые считаются ругательными. Вообще-то, должность главврача такого санатория, как наш, — не из последних. Но я-то знаю, как вы здесь оказались. Выперли, извините за грубость, вас из клиники ваши конкуренты, а вы даже и не заметили!

Х р у с т а л е в. Тамара!

Т а м а р а. Простите, но я в своей жизни из-за этого уже досыта хлебнула…

Х р у с т а л е в. Ах, Тамара, Тамара… Вот я смотрю на вас, слушаю — и ни одному вашему слову не верю. Вы просто ищете оправдания, что не любите меня. А зачем? Не любите — и это все объясняет и все оправдывает.

Т а м а р а. Вы меня не понимаете и никогда не поймете. И это только подтверждает правильность моего решения.

Слышится шум мотора, прощальные возгласы. Входят  С и з о в а  и  Р а и с а  с пустыми бутылками и стаканами в руках.

С и з о в а (вытирая глаза). Ну, все, укатили восвояси…

Т а м а р а. Не на шутку прощались.

С и з о в а. Ничего, Егорушка обещал за полчаса обернуться. И тогда прости-прощай, «Орлиный перевал»… Много было здесь моего поту пролито, много слез выплакано, только и радости великой я здесь дождалась. Приютили меня, сироту горемычную, не оставили в беде да одиночестве, спасибо вам за это великое и низкий поклон!

Х р у с т а л е в. Вы садитесь, Марья Васильевна, отдохните немного.

С и з о в а. Ты не думай, Борис Федорович, я не пьяная. Выпила с подружками на прощанье — это да. Только я с того дня, как письмо от моего Коленьки получила, все будто хмельная хожу. Так бы и полетела к нему через горы и моря… Ты, Раиса, небось той карточки и не видела, что мне сыночек прислал? Своим-то я всем показывала… (Достает фотографию.) Вот он, сокол мой ясный!

Р а и с а. А что, молодец хоть куда.

С и з о в а (радостно). Мыслимое дело, на каких самолетах летает! И еще улыбается, разбойник этакий! (Другим тоном.) Скоро ль я тебя увижу, буйная ты моя головушка? Скоро ль обниму да расцелую, кровинушка ты моя единственная?

Р а и с а. Будет тебе причитать, Васильевна. Не горе — радость, а ты в слезы. Пойдем ко мне — умоешься да отдохнешь перед дорогой. Пойдем, пойдем… (Уводит Сизову наверх.)

Пауза.

Т а м а р а. Да, любим мы, бабы русские, слезу пустить. Вот и я… Наплела вам с три короба, а зачем? Ведь не хотела. Теперь подумаете обо мне невесть что.

Х р у с т а л е в. А вам не все равно, что я о вас подумаю? Прогудит прощально паровоз… Вы-то обо мне и не вспомните больше!

Т а м а р а. Может быть… И все-таки мне хочется, чтобы я осталась в вашей памяти не такой, как сейчас…

Х р у с т а л е в. А какой?

Т а м а р а. Ну, хотя бы той Тамарой, которую вы называли хорошим парнем… Помните, после одной лыжной прогулки?

Х р у с т а л е в. Я-то все помню…

С шумом распахивается дверь, и на пороге появляется  К и р и л л  К а р ц е в. Он в лыжном костюме, за спиной вещевой мешок и шинель в скатке, вместо сапог на ногах лыжные ботинки.

К и р и л л. Разрешите присутствовать?

Вслед за ним появляются запорошенные снегом  С е р г е й  Г о р я ч е в, В а с и л и й  К о в т у н  и  Ю л и й  М я т л и к. Все они одеты и снаряжены так же, как и Кирилл, лишь у Ковтуна за плечами еще аккордеон в футляре.

С е р г е й. Автобус еще не ушел?

Т а м а р а (иронически). В город торопитесь?

С е р г е й (с беспокойством). Неужели опоздали? (Смотрит на часы.) Но по расписанию он