злиться по-настоящему не умеет. Упрямая только. Ладно, сантименты потом. Где Саша, хотел бы я знать?

Придвинул поближе телефон, чтобы позвонить в Бутырки, но он сам зазвонил.

— Шеф, это я. Сейчас выезжаю.

— Откуда?

— С бензоколонки, у меня горючка кончилась, а то я бы давно был на месте.

В трубке действительно раздавался уличный шум. Подозрительный я стал с этим делом. Нервы лечить пора.

— Ты узнал, что я просил?

— Что именно, шеф? Алло, алло! Шеф, ни черта не слышу, через несколько минут буду на месте, доложу.

Какое-то время я тупо смотрел на трубку, потом чертыхнулся. У меня плохо не только с нервами, но и с памятью. Хотел выпить кофе — забыл. Положил у Сашки в комнате трубку на стол — забыл. Осел!

Кофе оказался очень кстати — бессонная ночь начинала сказываться. Пока пил, придумал: с получки куплю себе телефонный аппарат с определителем номера и тогда уж точно буду знать, откуда мне звонили. Хотя в данном случае звонили не мне, но это неважно. Сейчас приедет Саша, и мы вместе окончательно проясним обстановку…

Саша вошел, как всегда, бесшумно, чуть стукнув в дверь костяшками пальцев — для проформы.

— Вам еще «сверху» не звонили, шеф?

— Пока нет. Ты мне лучше вот что скажи, что с Игнатенко? Ты его нашел?

— Найти-то я его нашел, только не его, а телефон и адрес. А по телефону мне какая-то дама, наверное, супруга, объяснила, что Всеволод Эмильевич два дня назад улетел в командировку за границу, и раньше, чем через десять дней, она его назад не ждет. А что, он вам очень срочно нужен? На него есть что-нибудь?

Обычно такие вопросы в нашей конторе задавать было не принято. И еще: из какой такой заграницы моему милому Саше звонил господин Игнатенко? Всеволод, замечу, Эмильевич. Двойник?..

Я полез в карман за сигаретами.

Глава девятая

Вера Муратова

Не могу сказать, чтобы действия Павла вызвали у меня негодование. Конечно, он обязан был задержать Кешу. Да и никаких доказательств фактической невиновности моего «найденыша» не было. Так, общее впечатление, интуиция… Но, с другой стороны, мало я на своей интуиции нарывалась?

Спасти ребенка — дело другое. Хоть практически и не читаю газет, но вся эта «чернуха» с похищениями, заложниками и т. д. и т. п. как-то сама по себе проникает в сознание. Проникает и прочно там оседает. В конце концов Петенька не виноват, что ему достались такие родители — мама-мотылек и папа-валенок.

Если бы это был мой ребенок… Представила себе младенца в коляске. У младенца было лицо Пал Палыча и сигарета во рту. Любой другой на месте бабы Кати подскочил бы с перепугу — так неожиданно и громко я рассмеялась, представив себе эту картину. Любой — но не она.

— Случилось чего? Или истерика?

— Да нет. Подумала, какой у меня мог бы быть ребенок…

— Индюк думал… Тебе уже пора троих иметь. Годков-то сколько?

— Много, — честно призналась я. — В ноябре стукнет тридцать два.

— По виду не скажешь, — «утешила» она. — Скачешь, как малолетка, ни солидности, ни фигуры. Замужем была?

— Была. Три раза.

— Ну?

— Ну и хватит. Больше не хочу.

— Дело, конечно, хозяйское. Только на месте твоего Павла я бы тебе вломила хорошенько, чтобы дурь прошла, а потом…

— Вот уж тогда — никакого «потом» бы вовсе не было, — фыркнула я.

— Как знать, — загадочно обронила баба Катя и всю оставшуюся дорогу просидела молча. Только когда мы уже свернули на дачную улицу, ведущую к дому дяди, вдруг спросила:

— Слышь, Вера, пистолет-то с собой не носи. Прав твой Павел. Опасная это игрушка, особенно для бабы.

— Чем это, интересно, я хуже мужика? А пистолет мне нужен для спокойствия. Он у меня вон в «бардачке» лежит…

— Где-где?

— Ну вот здесь, вот в этом ящичке, около руля…

— Так бы и сказала. А то слова произносишь — господи, твоя воля. Не в лагере, чай, срок мотаешь. Культурная женщина, образованная.

— Так все говорят…

— А ты всегда — как все?

На этот вопрос ответа не нашлось. К счастью, мы подъехали к воротам дачи дяди Викентия, и это позволило мне сделать вид, что не расслышала.

Конечно, у дяди все было нараспашку — отродясь ничего не запирал. «У меня брать нечего» — вот и вся реакция. Доказывать, что сейчас все — ценность, все могут взять да еще и дом заодно спалить, абсолютно бесполезно. Упрямство на грани фантастики.

Дядю нашла на кухне. То ли ранний обед, то ли поздний завтрак. Впрочем, ему, как и мне, безразлично, что есть, лишь бы не готовить самому. Фамильная черта…

— Верочка? Давненько я тебя не видел. Случилось что-нибудь? Или просто мимо ехала? Что не позвонила?

— Дядя Вика, отвечаю на вопросы по порядку. Позвонить было некогда. Ехала специально к вам, потому что действительно случилось, но не со мной. Помогите, если можете.

— Постой-постой, дорогая. Денег у меня нет, ты знаешь…

— Дядя Вика, деньги не нужны. Не могли бы пустить к себе на пару недель пожилую женщину с маленьким ребенком?

— Верочка! Я не умею общаться с детьми да и от женщин отвык. В том числе и пожилых, хотя у нас с тобой разные представления о возрасте. Уволь!

— Дядя Вика, я их привезла с собой. Если они останутся в Москве, их могут убить.

— Что-то не замечал за тобой склонности к фантазиям. Убить? Ребенка? Ты сошла с ума или заразилась подозрительностью от своего Павла.

Набрала побольше воздуха и изложила дяде ситуацию. Реакция, в общем, как я и ожидала: покрутил пальцем у виска, вздохнул и пошел встречать непрошеных гостей. Золотой старик!

Екатерина Павловна сидела в машине. Распахнула дверцу.

— Прошу, мой дядя рад вас видеть. Я же говорила…

Она меня не слушала, она смотрела на дядю Викентия так, будто пыталась вспомнить что-то очень важное. И вдруг сказала тихо, охнула, словно про себя:

— Книжник.

— Что-что?

Но она обращалась не ко мне.

— Книжник, — повторила чуть громче. — Дурдыч…

Я ошарашенно посмотрела на дядю: еще подумает, что привезла к нему сумасшедшую. Но и он выглядел, мягко говоря, не вполне адекватно. Не удивленным, нет — до крайности взволнованным. Что для него совершенно не характерно. На секунду прикрыл глаза, а потом решительно шагнул вперед:

— Здравствуй, Катюша. Надо же, свиделись, а ты мне тогда говорила: «прощайте» да «прощайте»… Я-то сказал: «До свидания». И кто был прав? Тесен мир, однако, ох, тесен. Внук твой?

— Дядя… — попыталась я объяснить, но он не