произошло. Тело Фомы Лукича неожиданно отлетело назад и упало в снег. Костюк не шевелился.

— Вот что, — обратился Алексей к первому ближайшему полицаю, полному и с уже довольно большим брюшком человеку с одутловатым лицом, — сначала ты его понесёшь на себе, потом тебя сменят. Если не выполнишь требование или попытаешься бежать, буду стрелять по ногам. Стреляю я хорошо, проверять не советую. Всем слышно?

Получив ответ в виде кивка, он подошёл к трясущемуся полицаю и развязал его.

— Марш! — скомандовал старший лейтенант, когда тот взгромоздил бессознательного Костюка себе на спину.

Холодный, даже ледяной тон Алексея произвёл сильное впечатление на всех. В одних он вызвал животный страх, поскольку поняли, что этот человек не блефует, а в партизанах удивление, смешанное с восхищением. Друзья, Миша и Андрей, переглянулись между собой, а Демьян внимательно посмотрел на Алексея.

Двигались они теперь медленнее, но старший лейтенант не торопил. По-прежнему шёл впереди, оставаясь неизменно начеку, оглядываясь по сторонам и назад, чтобы проверить, как несут Костюка.

Сейчас он желал просто погулять по родным местам в Якутии, вместе с дядей Семёном попить чай перед костром где-нибудь на стоянке и послушать его рассказы и живые поучения. Ещё будучи мальчишкой, охотник поведал ему одну легенду. «Когда-то в очень давние времена жил один шаман. Дом его был на горе. А под горой текла река Чаара, мель означает. Однажды шаман сильно рассердился и в гневе изменил русло реки. Под горой образовалась красивая долина с живописными лугами. Увидел шаман, что получилось и подумал: «Хотел сделать хуже, а получилось лучше». Так духи до человека стараются достучаться. Если вдруг рассердишься, Алёша, и сделаешь что-нибудь в сердцах, а выйдет хорошо, то знай, это духи твою слепоту и непонятливость исправляли».

Иногда Алексею сильно не хватало присутствия старого охотника. Берестов дал себе зарок. Вот закончится война, и когда появится хоть малейшая возможность поехать в Якутию, он непременно навестит своего учителя и старшего друга. Лишь бы тот был ещё жив.

До лагеря оставалось недалеко. Старший лейтенант в последний раз сменил носильщика и пошёл уже свободнее. На данный момент опасность позади. А самое главное, все живы и здоровы.

Тишков встретил их с радостью, обнял каждого. Полицаев поместили в том же сарае, что и некогда Чепца. Охранять пленных Алексей оставил своих типографских товарищей, пока не найдёт им замены.

— Степан Иванович, — попросил Алексей, — подбери сам охрану, но не ту, что сторожила Никиту. Только тех, кому доверяешь как себе.

— Понял-понял, не переживай. Пойдём, представлю тебе их.

Они пришли в командирскую землянку, там Руденко что-то записывал в свою тетрадку. Он тоже очень тепло поприветствовал Алексея. Тишков распорядился вызвать к себе несколько человек.

Через двадцать минут они явились. Берестов внимательно их осмотрел, проинструктировал и отпустил.

После небольшого разговора с командирами Алексей условился, что они вместе приступят к допросу полицаев, когда он немного отдохнёт.

Ему действительно требовалось время, чтобы восстановиться.

Берестов знал, что на войне время решает очень многое и всё надо делать в свой срок, поэтому он попросил Николая разбудить себя ровно через пять часов. И заснул крепким сном.

Николай выполнил просьбу старшего лейтенанта, а когда тот встал, оправился, предложил товарищу подкрепиться. Алексей не отказался.

— Что там у тебя? — поинтересовался проголодавшийся Берестов, потирая руки.

— Царский ужин — пшённая каша и чай. По случаю удачного завершения начатого дела.

— Ого, поистине царский. Спасибо, Николай.

Алексей принялся за еду.

— Знаешь, Алексей, у многих здесь настроение поднялось, когда узнали, что вы схватили этого упыря. Я хотел ему в глаза посмотреть, да не пустили к нему, как не упрашивал.

— Чтобы ты его там придушил. Нет, братец, он нам ещё живой нужен. И Тишков рисковал, отправляя тебя за ним в первый раз.

— Признаюсь, руки чесались. Может, и правильно, что не пустили. Хотя слово дал, но мог не удержаться, — и Чертак мечтательно продолжил, — я бы его одной здоровой рукой взял бы за глотку и держал до тех пор, пока эта мразь дышать бы не перестала. А уж там пусть меня судят.

— Ты, Николай, не горячись, — предостерегающе проговорил Алексей, — таких много сейчас расплодилось. Судить их надо народным судом. Поверь, народный приговор куда страшнее для преступника, чем личный. Тебе ли не знать силу народную, её гнев и любовь.

— Откуда ты такой умный?

— Война научила. Расскажу тебе одну историю. В июле это было. В Белоруссии. Командировали меня туда в помощь особистам N-ской армии. По служебным делам оказался я на вокзале одного узлового города. Немцы наступают, наши еле оборону держат, эвакуация только в самом разгаре. Нервы на пределе, сутками не спали. А тут вижу, какой-то пиджак важный ходит, кричит, руками размахивает, какие-то бумажки, мандаты людям в лицо тычет и приказывает в вагоны что-то грузить. А кругом толпа: женщины, дети, старики со своим скарбом в узелках. Я бы и не вмешался, но слышу «вот же индюк несколько вагонов себе забрал, своё барахло спасает», «а то́, своё ближе, что ему горести наши» и ещё в том же духе. Зло меня разобрало. Подхожу и говорю: «Ваши документы». Он мне что-то суёт. Я бегло ознакомился и продолжаю: «Что грузите?». Он опять мне что-то суёт, какие-то музейные большие ценности мол. Я ему: «Распаковывай, проверять буду». О, что тогда началось! Крик, шум, пугать меня каким-то высоким начальством стал. Мне всё равно. Подозвал солдат, вскрыли один ящик, а там и вправду ценные вещи, только домашние, без инвентарных номеров. Ну я и приказал вагоны этого деятеля под беженцев передать. И пошёл. Так он меня догнал и за плечо развернул, слюной мне в лицо брызжет. Ну я не выдержал и врезал ему по физиономии. Думаешь так дело и кончилось? Ан нет. Накатал на меня бумагу, чуть меня врагом народа не сделал. Я в ответ свой раппорт написал. Пошло разбирательство. В итоге оказалось, что этот прохиндей аферы крутил в особо крупных размерах, да не один. Страна воюет, напрягается, а эти на народном горе наживались. Судили их и приговорили к высшей мере наказания. Пристрели я его тогда, воровство бы продолжилось. Понимаешь о чём я?

— Что же тут непонятного. Потрясти его хочешь?

— Вот именно! А уж потом будем судить. Спасибо, Коля, за еду. Да, кстати, можешь понаблюдать за командирской землянкой, посмотреть, кто крутиться будет, когда допрашивать будем?

— Сделаю.

— Тогда я пойду, а ты чуть позже после меня.

Алексей вышел. Морозно уже. Поёжился немного и отправился в убежище командиров.

— А, Алексей Николаевич, — поприветствовал Тишков,