ответчик уже в суде». Вот это новости! «Наш судья работящий и справедливый». Кто не знает этого, не достоин звания человека. Особенно раздражала Тагерта реплика «Не говори, если должен молчать». И как он должен себя чувствовать – после такого первого семинара? Врунишкой, который наобещал римских откровений, а сейчас подсовывает лжелатинскую ахинею? Подлость, безобразие, свинство! Учебники забиты фиктивной латынью, от которой правоведу никакой пользы. Конечно, можно, как Кульчицкая, давать пространные комментарии к отдельным словам. Но причем тут латынь?

– Зачем нам третье склонение? – спрашивал осмелевший троечник, и Тагерт чувствовал, что большинство молча поддерживает это недоумение.

Сергей Генрихович нервничал, многословно отчитывал троечника, по существу же оправдывался. Дальше в любой момент мог раздасться вопрос, при котором Тагерт вздрагивал, как от пореза о край листа бумаги или от визга металла по стеклу:

– Сергей Генрихович, зачем нам латынь?

По-другому можно сказать: ваша жизнь, Сергей Генрихович, бессмысленна. Вопрос этот был повесткой в суд, клоком седых волос, порцией отравы. Паскудный, пакостный вопрос! Он не должен быть задан никогда – ни вслух, ни про себя.

•

Долго ждать следующего раза не пришлось.

– К гласной разновидности относятся почти все прилагательные третьего склонения, за исключением…

Тагерт поискал глазами мел. Мела не было ни на полке доски, ни на подоконнике, ни в ящике стола. Возможно, лежи мел на своем месте, Тагерт начал бы размашисто писать на доске занятные примеры и семинар гладко проехал бы сквозь дебри морфологии. Но за мелом пришлось отправить старосту, возникла заминка, и вдруг из приглушенного гомона возник голос Кирилла Кустова:

– Можно вопрос?

Тагерт кивнул.

– Я не понимаю, зачем нам латынь.

Аудитория радостно зашумела, а Сергей Генрихович почувствовал, что краснеет.

– Разве я не объяснял это на первом занятии? – спросил он, как бы уличая собеседника в недостатке внимания.

– Во-первых, я на первой паре болел. А во-вторых, все равно не вижу связи. Какая-то гласная разновидность…

В аудитории притихли, но не скрывали удовольствия от происходящего разговора. Тагерт принялся говорить о римском праве, о рецепциях[6] в российской конституции, но намокшей спиной ощущал, насколько неубедительно звучат его слова. Фразы, заданные на дом, казались цитатами из разговора римских дурачков или античных роботов: «Римское право – древнее право». Заучивать окончания пяти склонений, местоимения и неправильные глаголы ради таких переводов казалось – и было! – пустой тратой времени. Тагерт чувствовал себя торговцем сломанными часами, который изо всех сил доказывает, что они ходят или вот-вот пойдут.

Наконец, вернулась староста с тремя брусками белого мела, и Тагерт вернулся к прилагательным. Через несколько минут группа воодушевленно склоняла слово pubes[7], семинар снова тек ладно и весело, но только не для Сергея Генриховича.

«Так продолжаться не может. Срочно, немедленно что-то изменить. Или ищи другую работу».

Пройдя по коридору, освещенному неживым светом ламп, он остановился на пустой лестничной площадке и нажал кнопку лифта. Теплую куртку, захваченную из преподавательской, Тагерт перебросил через локоть, и по дороге та уже дважды соскальзывала и едва не падала на пол. Вдруг за спиной раздался радостный голос:

– Сергей Генрихович? Вас-то мне и не хватало. Давненько искал случая…

Створки лифта со скрежетом разъехались. Обернувшись, Тагерт увидел человека лет сорока в начальственном синем костюме, казалось, купленном на вырост. На свободно повязанном галстуке поблескивала серебряная булавка в виде крошечной Фемиды. Круглое лицо, украшенное утиным носом, очками в золотой оправе и пушистыми ефрейторскими усами, светилось благожелательством. Пшеничные волосы по берегам чистой лысины усиливали свечение.

– Петурин Юрий Сергеевич, доцент кафедры гражданского права и волею судеб, – тут мужчина в веселом недоумении развел руками, – директор издательства «Судебник». Один из учредителей издательства – наш институт. Так вот, ректор на прошлой неделе вызывал меня и Бусоведова, проректора по науке. Задачу поставил: сколько можно на чужих лугах пастись – пора своими силами создавать учебную литературу. Это не обязаловка, конечно. Скажем, долг патриота, который издательство прилично оплачивает. Вам это интересно?

Что-то сомнительное было и в коммерческом радушии Петурина, и в его усах, и в золотых пуговицах синего пиджака, и в ссылке на ректора. Но Тагерт взволновался так, как волнуются при поступлении на первую в жизни работу.

– Вообще говоря, Юрий Сергеевич, я много лет делал выписки из Гая, из Павла, из Дигест. Целая папка. Предложения, целые тексты. Красиво, точно, глубоко, о самой сути юриспруденции, понимаете? Студенты могли бы их переводить и одновременно осваивать римское право.

Тагерт едва удерживался, чтобы не начать цитировать Ульпиана. Петурин важно и одобрительно кивал, точно разделял все взгляды и чувства латиниста. Расстегнув кожаную борсетку, вынул скользкую визитку, где золотой вязью начертано было его имя, как бы уже вошедшее в предание. Сбоку блестел логотип издательства «Судебник»: слепая богиня, взвешивая на весах книги, угрожала кому-то мечом, похожим на задравшийся к небу галстук.

– Приходите без церемоний, дорогой Сергей Генрихович, скажите девушке в приемной, кто вы, и все вопросики утрясем за пять минут.

Снова разъехались створки лифта, и на Тагерта наскочили третьекурсницы Мизина и Ремнева, которые немедленно и безо всякой причины захохотали. Откуда-то из сияющей дали донесся голос Петурина: «Так я вас жду». Тагерт шагнул в лифт, слегка оглушенный одновременностью стольких событий и мыслей. В лифте пахло, как во флаконе из-под духов.

•

Прошло три дня. Стоя у окна на лестничной площадке, Сергей Генрихович покачивался с пятки на носок в глубокой задумчивости. Капало с зубчатых сосулек, снизу из припаркованной машины слышались обрывки новостей: «Виктор Черномырдин поручил своему заместителю Александру Заверюхе разобраться с “ножками Буша”. Очевидно, в конкурентной борьбе американских фермеров и российских производителей правительство без колебаний выбирает своих».

Издательство «Судебник» располагалось в свежеотремонтированном двухэтажном особнячке на Ладожской улице, который прятался посреди домов, домишек, гаражей, служб, пасшихся вокруг станции метро. Где-то далеко плескались детские голоса. Тагерт паниковал: «Почему он решил, что я смогу написать хорошую книгу? Откуда у него эта уверенность, если даже у меня ее нет? Вот возьму да насочиняю такой галиматьи, что страницы начнут в трубочку скручиваться. Как он поймет, хорошо это или плохо? Это же латынь!» Мысли неслись озорными тенями одна за другой. Издатель Петурин готов покупать котов в мешке. Выбор кота – за автором.

Попав в петуринскую приемную, Тагерт обнаружил еще одного институтского преподавателя по фамилии Агейко. Поправляя двумя пальцами поповскую прическу, Агейко пытался пригласить на свидание хорошенькую секретаршу Петурина:

– Вы, Верочка, даже вообразить себе не можете. В центре Москвы – настоящий затерянный мир. Никто о нем не проведал, а я вам по дружбе покажу.

– А вдруг я боюсь затеряться? – хихикала Верочка, стараясь отказом не подвести издательство.

– Вы же там будете не одна! – петушился Агейко.

Латинист подумал: что если Петурин предлагает издать учебные пособия всем преподавателям? Вдруг качество написанного вообще не имеет значения, и его, Тагерта, выбрали не из-за его