на контакт с полицией точно не пойдут. Это номер пустой. После всех арестов зачинщиков забастовок, после того как жандармы в прошлом месяце стачки разгоняли…

Я заметил, как прищурился шеф: он явно не спешил меня перебивать и с интересом слушал, к чему я клоню.

– Парослав Симеонович, отпустите меня на десяток дней из отделения, и я вам раскрою это дело. Внедрюсь на фабрику как рабочий и все узнаю изнутри. Скажем, учитывая характер всех происшествий, Василий Львович может устроить меня в фабричную ремонтную бригаду. Должность несложная, я после духовно-механического училища навыков не растерял. Да и ремонтник сможет перемещаться по всей фабрике без подозрений.

Парослав Симеонович очень деликатно попросил Кошкина выйти. Когда дубовая дверь захлопнулась, сыщик вновь раскурил трубку и хмуро уставился на меня.

– Виктор, при всем уважении к тебе, но какой из тебя, к черту, рабочий? Вон в зеркало глянься. Да у тебя на лице дословно написано: представитель благородного рода Остроумовых, что ведет свою историю еще с того времени, когда Небесный град Архангельск стоял на земле.

– Я не так чтобы и злоупотребляю этой фразой.

– Это ты так только думаешь. В общем, завтра мундир фабричного инспектора возьмешь, и вперед.

– Там восемьсот человек на заводе. Сами понимаете, я там в роли инспектора ничего узнать не успею.

Сыщик раздраженно выпустил дым и забарабанил по столу.

– Да вы же знаете, Парослав Симеонович, я отлично умею входить в роль.

– Не в такую. А если рабочие тебя за соглядатая полиции примут? Отверткой в горло получишь – и привет.

– Не примут. Разве может соглядатаем полиции быть честный конторский служащий, уволенный за сочувствие к бастующим и теперь вынужденный браться за любую работу, чтобы выжить?

– Ну, Виктор, твое дело, ты и решай. А Ариадна как? Могу и ее на фабрику послать. Наденем ей очки защитные на глаза, загримируем, заставим зубами скрежетать и молча взирать с презрением на всех вокруг. Тогда ее никто точно от чиновника особых поручений отличить не сможет.

– Не стоит. Пусть приходит в себя после того, что с ней сделали. Для нее задачи и в отделении есть. Вот дневники убитого нейродиакона Восьмерикова, может, ей удастся расшифровать. Да и динамитные мастерские вычислять кому-то нужно. Так что без дела Ариадна точно сидеть не будет.

Сыщик задумчиво посмотрел в потолок и наконец кивнул.

– Десять дней, Виктор, и не более. Ровно до Рождества тебе срок даю.

00110

Уйти от Кошкина сразу нам, однако, не удалось. Пока шел разговор, посланные купцом мальчишки принесли из ресторана напротив скромный обед на три персоны: спаржу, семгу в вине, неплохой борщ и заливное из ряпушки. Пришлось задержаться у гостеприимного хозяина. Когда же на тарелках остались лишь пятна жира, пришла пора чая. Треснула под механической рукой Кошкина литая сахарная голова, наполняя искристыми, невинно белыми кусочками хрустальную вазочку, закипел и встал на стол брюхастый, украшенный медалями золотой самовар, заблестели леденцовыми оконцами позолоченные теремки-пряники.

– Вот, позвольте, угощайтесь. У меня эти прянички князья берут. Даже в Летний дворец поставляю. Да что Летний дворец, члены Промышленного совета их закупают. Они, кстати, меня весьма ценят. Со временем прочат там место даже, позвольте уж похвастаться.

Мы пили чай, любуясь на переливы карамели под электрическими лампами кабинета. Вкус пряников был волшебен. Улыбнувшись, я обратился к Кошкину:

– Знаете, пожалуй, даже если бы и не было расследования, я бы все равно посетил вашу фабрику. Мне прямо интересно, как делают подобную красоту. Ну что, Василий Львович, когда на заводе начнется следующая смена?

– Как всегда, в шесть утра. И не беспокойтесь, у меня порядки на фабрике не такие, как в душегубках по соседству. Никакого четырнадцатичасового рабочего дня. Все прогрессивно, работаем в две смены по двенадцать часов. Не обременительно и вполне легко. Да еще и полчаса из смены – это обед. И это при четырех выходных в среднем за месяц. Условий лучше, чем у меня, по всей Фабричной стороне не сыщешь.

00111

Понимая, что завтра мне предстоит тяжелый день, я быстро завершил все дела в отделении и отбыл домой, чтобы отдохнуть и выспаться перед началом расследования.

Наскоро поужинав яичницей с ветчиной, выпив чашку чая с посыпанным сахарной пудрой печеньем фабрики Кошкина, я лег на мягкий шелк кроватей, не трогая лежащий на тумбочке томик, который я недавно начал. Увы, Данте придется немного отложить свои приключения в глубинах ада. Я отошел ко сну. За бархатными шторами затихал город – столица никогда не спала, но сейчас ее дыхание становилось глуше и размереннее. В воздухе плыл запах зацветших апельсиновых деревьев, что стояли в дальнем зале. Я заснул быстро, рухнув в пестрый калейдоскоп бессвязных образов: хохочущий Орфей Клекотов, играющий на балалайке; Парослав Симеонович, бегущий с кастетом за удирающим на четвереньках князем; тридцать серебряных орденов, падающих на мундир; локомобиль, везущий нас с Ариадной в здание Инженерной коллегии на следующее утро после окончания дела Клекотова. Серафим Мороков, задумчиво пробегающий взглядом по спешно переписанному мной отчету. Визг механических отверток инженеров. Взгляд полуразобранной, со вскрытой черепной коробкой Ариадны, который она бросила на меня перед тем, как я покинул лабораторию Инженерной коллегии.

01000

Я проснулся в три ночи, задолго до боя будильника. Спать уже не хотелось, и я, собравшись, отправился начинать расследование. Первая остановка – сыскное отделение, а точнее, гардеробная агентов наружной слежки. Там я быстро подобрал себе подходящую одежду. Хлопчатобумажные черные штаны, недорогую, но прилично выглядящую рубашку, черные, тяжелые, чищенные дегтем сапоги – гордость любого рабочего, картуз с лаковым козырьком и блестящими медью круглыми защитными очками, царапанными, но имеющими два режима увеличения и автоматическую настройку светоотражения.

Дополнив это потертой кожаной курткой и заранее приготовленным ящиком с инструментом, я хорошенько испортил свою прическу, погрязнил волосы и щедро вмазал темного масла в руки. Сочтя в зеркале свой образ достаточно гармоничным, я посмотрел на время и быстрым шагом направился в свой кабинет.

Ариадна сидела в кресле, закинув голову к потолку. Синие, почти погасшие глаза невидяще смотрели сквозь меня. Стол был окутан дымом: на серебряном подносе догорал отработанный флогистон.

Медленными движениями Ариадна открыла окованный металлом чемоданчик. Внутри, тщательно закрепленные в углублениях, лежали светящиеся синие камни. Пальцы прошлись по ним, будто выбирая, и наконец машина аккуратно вытащила один из флогистонов. Крепко сжимая камень, чтобы он не взмыл к потолку, машина вставила флогистон себе в грудь. Раздался громкий щелчок. По камню пробежали искры, и