Рассмотрим пример Селин, которая выросла с нарциссической матерью. Сколько она себя помнила, она изо всех сил старалась соответствовать ожиданиям матери. Только когда ее мать умерла, она наконец ощутила себя по-настоящему свободной – теперь она могла быть собой.

По сей день Селин не любит вкуса сладостей, потому что они напоминают ей о «конкурсных перекусах» конфетами Pixy Stix и подслащенными энергетическими напитками. Мать заставляла ее есть это, чтобы дочка оставалась бодрой во время конкурса. Мать начала водить Селин на детские конкурсы красоты вскоре после того, как девочке исполнилось четыре. Ранние воспоминания Селин – это изнурительные репетиции под зорким надзором мамы, долгие переезды и дешевые мотели в разных городах, бурные споры за кулисами, когда мама требовала, чтобы дочка «повторила все движения еще раз».

В возрасте семи лет, когда у Селин появились признаки депрессии и расстройства пищевого поведения, врачи настоятельно посоветовали матери разорвать замкнутый круг конкурсов и освободить дочь. Отец Селин наконец проявил свою волю. Поглощенный собой человек, много работавший, он обычно позволял жене воспитывать дочь, как она считает нужным, но теперь его поддержали врачи. Он всегда возражал против этих конкурсов и жаловался, что столько времени проводит в одиночестве дома, когда Селин с матерью уезжают. Родители Селин долго ругались из-за того, следует ли дочери продолжать участвовать в конкурсах, но затем отец отказался оплачивать уроки, костюмы и внушительные взносы за участие в этих конкурсах.

Мать не скрывала недовольства, а Селин чувствовала, что она каким-то образом виновата в этом. Мама Селин постоянно разглядывала старые фотографии с прежних конкурсов, читала вырезки из газет, вздыхая с обидой, будто жизнь обманула ее. Сама Селин с удовольствием избавилась бы и от победных кубков, и от старых газет, в которых упоминалось ее имя.

Когда мама Селин была подростком, она тоже участвовала в конкурсах красоты, но ни разу не продвинулась дальше полуфинала на уровне округа. Наконец бабушка сказала ей, что она, очевидно, не так красива или талантлива, чтобы выиграть, и заставила ее прекратить участие в соревнованиях. Хотя в этом не было никакого смысла, Селин чувствовала себя так, будто это она каким-то образом виновата в личном разочаровании мамы и поэтому несет ответственность за его компенсацию.

Селин всегда приносила домой табели с отличными оценками, понимая, что от нее ждут именно этого. Всякий раз, когда мать в сотый раз начинала рассказывать о прежних временах или размахивала аттестатом дочки перед носом у друзей, Селин выбегала из комнаты. В отличие от мамы, которая жаждала внимания, свободно выражала свое мнение и всегда доминировала в беседах, Селин чувствовала себя ужасно неловко, когда оказывалась в центре внимания. В школе она никогда не поднимала руку, и ее бросало в жар, если учитель вызывал ее к доске.

После того как конкурсы прекратились, мама записала ее на уроки фортепиано и вскоре уже просила играть для членов семьи и друзей. Однажды Селин возразила матери, объяснив, что она не очень хорошо играет и что люди, скорее всего, не хотят ее слушать. «Ты играешь прекрасно! – настаивала мама. – И я говорю так не только потому, что я твоя мать. Вот только на днях Шейла Уоллес – ты знаешь ее, это мама Дженни – сказала мне, что, на ее взгляд, у тебя есть данные, чтобы стать пианистом». Скорее всего, мама сказала это сама, а г-жа Уоллес вежливо согласилась.

На протяжении многих лет мама сама начинала и бросала множество разных хобби, от пейзажной живописи до керамики, но никогда ничем не занималась достаточно долго, чтобы как следует этому научиться. «Я бездарь, – не раз говаривала она Селин. – Все таланты достались тебе». В периоды между своими увлечениями мама часто впадала в «странную тоску», как она это называла. Придя домой из школы, Селин сразу догадывалась о настроении матери по особенной тишине в доме. По какой-то тяжести в воздухе, атмосфере мрака и запущенности Селин понимала, что мама наверху в постели. Тогда она относила наверх поднос с чаем и тостами и смешила маму выдуманными историями о событиях, произошедших за день в школе.

«Моя милая девочка, – говорила мама со счастливым вздохом. – Ты знаешь, что нужно твоей бедной старушке-матери».

Мама страдала от длинного списка таинственных болезней. Отец Селин умер, когда она была подростком, и уход за мамой лег на ее плечи: нужно было звонить врачам, возить маму на прием, рыться в поисках нужных симптомов в изрядно потертом «Настольном справочнике врача-терапевта». Разумеется, в период учебы в колледже она жила дома. Особенно не выбирая, Селин решила стать врачом. У нее никогда не было четкого представления о том, что она хочет дальше делать в жизни, а маме нравилась идея иметь собственного врача в семье.

Селин никогда не нравилась эта работа, хотя пациенты ее обожали, а коллеги уважали. Ее невероятно утомлял бесконечный поток больных, хотя она сопереживала их страданиям и стремилась им помочь. Вечером она возвращалась домой выжатая как лимон, со смутным ощущением отчаяния. Она жила одна и навещала мать несколько раз в неделю. Всякий раз, когда мама слышала, как открывается передняя дверь, впуская Селин в дом, она кричала: «Это моя дочь-доктор?»

Селин выросла в тени «несчастья» своей матери и стала ее инструментом в поисках смысла жизни и собственной значимости. Время от времени Селин пыталась говорить от себя, но по большей части подстраивалась под потребности матери. Описывая других мальчиков и девочек, подобных Селин, Алис Миллер говорит об этом так: «У ребенка есть удивительная способность воспринимать и реагировать интуитивно (бессознательно) на потребность матери или обоих родителей, чтобы он подсознательно принял навязываемую ими роль. Эта роль обеспечивает ребенку „любовь“, то есть эксплуатацию его родителями. Ребенок чувствует, что он нужен, и эта „нужность“ гарантирует определенную безопасность его существованию»{11}.

Когда книга Миллер только появилась, у нее было броское название – «Пленники детства». Дети нарциссических родителей часто не могут высвободиться из ловушки этих отношений, не в силах вырваться из плена ожиданий и, следовательно, не в состоянии выработать собственное, независимое представление о самих себе. Даже став взрослыми, они иногда продолжают жить в подчинении у родительских потребностей, испытывая вину за любое родительское разочарование, вечно ища «любви» путем реализации своих талантов или способностей.

Поскольку «экзистенциальная безопасность», о которой говорит Алис Миллер, зависит от умения чувствовать, что нужно другим, дети нарциссических родителей часто вырастают способными к глубокой эмпатии. Они умеют подстраиваться под пожелания и потребности окружающих. Из них получаются верные друзья и внимательные слушатели, всегда готовые подставить плечо или свободные уши. Очень часто они, сами того не желая, выбирают нарциссического супруга, который пользуется ими подобным же образом. Подобно Селин, они часто приобретают профессии в сферах, подразумевающих помощь людям. Мое решение стать психотерапевтом во многом объясняется моими отношениями с собственной матерью, не самым большим нарциссом в сравнении с прочими. В раннем возрасте я тоже чувствовал, что моя роль в жизни состоит в компенсации ее несчастий собственным успехом.