действительный член-корреспондент Венецианской Академии Савельев! – не оборачиваясь, доложил я.

В гардеробе я снял пальто, у зеркала причесался и поправил галстук. Гардеробщик предложил сбрызнуть меня одеколоном, и я великодушно позволил ему это сделать.

К моему облегчению, прием был по-домашнему шумным и отнюдь не помпезным. На втором этаже, в просторном зале с колоннами, был накрыт стол, вокруг которого роились лысые и убеленные сединой старички. Звенели рюмки, порхали над блюдами вилки, кто-то произносил тост, кто-то громко спорил, кто-то даже пытался петь. Вокруг ученых мужей крутились две официантки с подносами. Аристарх Софронович стоял во главе стола.

Увидев меня, он поманил меня рукой и тотчас постучал вилкой по бокалу.

– Прошу внимания, господа! – сказал он. – Хочу вам представить моего юного друга Сергея Савельева.

Все присутствующие как по команде повернулись в мою сторону. Никогда еще в жизни на меня не смотрело столько умных людей одновременно. Понимая, что это великая и незаслуженная честь, я снова почувствовал себя вором, присвоившим себе чужую славу. Пол стал уходить из-под моих ног. Испугавшись, что могу не устоять на ногах без поддержки, я ринулся вперед. Ученые мужи вежливо и с пониманием расступились, предоставляя мне возможность ухватиться за край стола.

– Наша смена! – охарактеризовал меня папаша. – Молодая поросль.

Все смотрели на меня с любопытством.

– Это не внук академика Савельева? – спросил толстый дядька с клиновидной бородкой, цепляя вилкой ломтик ветчины.

– Нет, – ответил папаша, передавая в мою сторону бутылку водки. – Но думаю, что он будет моим зятем.

– Прекрасный повод для тоста! – скрипучим голосом произнес сухой, как вобла, старикан с обвисшими мешками под глазами и дрожащей рукой поднял рюмку.

– Я читал вашу статью, – сказал мне толстяк. – Неплохо… Для начала сойдет!

«Много ты понимаешь! – подумал я, с благодарностью кивнув, и стал торопливо наполнять рот едой, чтобы молчать с полным на то основанием. – За это „начало“ мне пятьдесят штук баксов отвалили!»

Ко мне протиснулся шустрый, совершенно лысый дедушка с большими складками на затылке и морщинами на лбу. В руках он держал бутылку водки, глаза его светились лукавством и хитростью.

– Я слышал, вы скоро будете защищаться? – спросил он, наполняя две рюмки, стоящие передо мной.

Мне он сразу не понравился. В его голосе прослеживалась скрытое занудство. Я кивнул и немедленно затолкал в рот солидный кусок хлеба.

– Не боитесь, что прокатят? – спросил лысый, протягивая мне рюмку.

Я пожал плечами. И тут вдруг насторожился. Мне показалось, что в голосе лысого прозвучал намек.

– Сами писали или помогал кто? – продолжал допытываться он.

Я кивнул. Мы чокнулись и выпили. Лысый махнул рюмку запросто и, поставив ее на стол, тотчас наполнил снова. «Этот просто так не отцепится», – понял я.

– Костюм у вас шикарный, – заметил лысый, сплевывая косточку от маслины в кулак. – Наверное, дорого стоит? И как вы успеваете диссертацию писать и деньги зарабатывать?

Я смотрел на него уже с подозрением. Он все больше и больше мне не нравился. И голос, вроде, похож…

К счастью, тут подошел Аристарх Софронович, опустил руку мне на плечо и обратился к присутствующим:

– Господа! Давайте выпьем за этого талантливого парня! Чтобы дорога науки не была для него чрезмерно легкой, но чтобы обязательно светлой и удачливой!

– Какое умное лицо! – сказал седой бородатый старичок, похожий на деда Мороза. – Это поколение пойдет дальше нас!

– Надеюсь, вы не собираетесь останавливаться на кандидатской? – спросил толстяк.

– Мне кажется, – проскрипел высохший старикан, – его место на преподавательском поприще.

– Аристарх Софронович! – чрезмерно громко сказал широколицый мужчина – наверное, он был туговат. – Отправь его ко мне на стажировку в институт. Мы сейчас как раз новый вертолет проектируем.

Я не успевал переводить взгляд с одного лица на другое. Высказаться хотели многие, и я опасался, как бы пожелания не иссякли, и не начались вопросы по существу диссертации. Я устал жевать, у меня уже болели щеки от чрезмерного количества еды во рту. Но останавливаться было опасно, лысый с лукавыми глазами как-то нехорошо поглядывал на меня, наверное, готовил каверзный вопрос. И мне приходилось снова и снова тянуться к тарелкам.

Неожиданно ко мне подошла официантка и негромко сказала:

– Извините, вас какой-то гражданин спрашивает.

– Меня? – удивился я и кинул взгляд на дверь. – Какой гражданин?

– Ведь вы Савельев? – уточнила официантка. – Я не ошиблась?

Как-то неприятно стало у меня в животе от этого известия. Никаких граждан я не ждал и видеть в данный момент не хотел. Кому я мог понадобиться? А главное, кто из моих знакомых мог знать, что я в академии на приеме?

С дурным предчувствием я поплелся к выходу. Открыл дверь, вышел на лестницу и увидел стоящего у окна человека в бордовом пуховике и спортивной шапочке. Человек обернулся, и я с ужасом узнал в нем Чемоданова.

Я тотчас плотно прикрыл за собой дверь.

– Здорово! – сказал Чемоданов, дуя на замерзшие красные руки. – Извини, что я тебя отрываю… Тут проблема одна возникла…

Я быстро подошел к Чемоданову, схватил его под руку и потащил вниз.

– Какого черта ты сюда пришел? – шепотом сказал я, озираясь по сторонам. – Кто тебя пропустил?

От Чемоданова пахло спиртным. Спортивная шапочка, натянутая почти на глаза, придавала его лицу выражение безграничной тупости. Ботинки были белым от солевых разводов, джинсы до колен забрызганы грязью. Выглядел он как бомж. Представляю, какое потрясение испытали бы академики, если бы я представил им Чемоданова как истинного автора моей диссертации.

– Понимаешь, какое дело, Серёнька! – стал он торопливо оправдываться. – Я на рынке лоханулся. Хотел азерам баксы скинуть, а они мне вместо рублей «куклу» подсунули… Одолжи рублей пятьдесят. На следующей неделе верну, гадом буду!

– Чтобы я тебя здесь больше никогда не видел! – сквозь зубы произнес я, продолжая тащить Чемоданова по лестнице вниз. – Сиди дома и работай! Завтра к вечеру выводы должны быть готовы!

– Хорошо, хорошо, Серёнька! – соглашался Чемоданов, пытаясь ухватиться за перила. – Ты только подкинь деньжат…

– Не смей называть меня Серёнькой, придурок!

– Да чего ты обижаешься?

Мы спустились