– Джордж, вы меня слышите? – проблеяла рация.

При этом звуке мгновенный столбняк прошел; теперь Краузе снова был профессиональным военным с огромной ответственностью на плечах, человеком долга, принимающим быстрые решения.

– Слышу вас, Орел.

В ровном бесцветном голосе не было и следа эмоционального потрясения. К последнему слову Краузе уже полностью стал собой. Он выискал наиболее подходящие выражения для ответа представителю союзной державы.

– Отлично, – сказал он, и, поскольку слово показалось недостаточно сильным, добавил: – Великолепно.

Это прозвучало немного вычурно. Краузе судорожно придумывал ответ. Вспомнились формулировки из британских сообщений, полученных за последнее время, и это его спасло.

– Мои самые сердечные поздравления капитану, – сказал он. – И пожалуйста, передайте ему мою самую искреннюю признательность за образцовое содействие.

– Есть, сэр. – Пауза. – Будут приказы, сэр?

Приказы. Решения. Нельзя терять ни секунды даже в миг торжества. Волчья стая рыщет вокруг слабо охраняемого каравана.

– Да, – сказал он. – Как можно быстрее вернитесь на позицию в завесе.

– Есть, сэр.

Краузе уже собирался отойти от рации, когда она вновь потребовала его внимания.

– Орел – Джорджу. Орел – Джорджу. Прошу разрешения поискать доказательства потопления.

Это, должно быть, реакция польского капитана на переданный ему приказ. Доказательства и впрямь важны. Штабистам в Лондоне и Вашингтоне будет удобнее писать отчеты, если уничтожение подлодки надежно подтверждено. И Адмиралтейство, в отличие от Министерства ВМФ США, не признает победы без убедительных подтверждений: шутили, что оно не считает лодку потопленной, если ему не предъявят подштанники немецкого командира. Карьера и профессиональная репутация Краузе до определенной степени зависели от убедительности его притязаний на победу. Однако конвой почти не охранялся.

– Нет, – тяжело произнес он. – Возвращайтесь на позицию в завесе. Отбой.

Последнее слово поставило в разговоре точку. Можно было отвернуться от рации.

– Мистер Уотсон, займите позицию в завесе, в трех милях впереди головного корабля второй колонны справа.

– Есть, сэр.

В ответе Уотсона сквозила чуть различимая вопросительная интонация; все в рубке смотрели на Краузе. Они слышали часть сказанного им по рации, и новый приказ вроде бы подтверждал их подозрения – их надежды, – но уверенности не было. В голосе Краузе никакого ликования не слышалось.

– Локатор докладывает отсутствие контакта, сэр, – сказал телефонист, и Краузе понял, что уже несколько раз слышал этот доклад, не обращая внимания.

– Очень хорошо, – сказал он телефонисту и повернулся к остальным в рубке. – Мы ее потопили. Поляки слышали, как она треснула после нашей последней серии.

Лица в тени касок расцвели улыбками. Нурс тихонько проговорил: «Ура». Такой искренней была общая радость, что Краузе и сам улыбнулся. Совсем другое дело по сравнению с официальной международной вежливостью!

– Это лишь первая, – сказал он. – Мы должны потопить еще много.

– Локатор докладывает отсутствие контакта, сэр, – сказал телефонист.

– Очень хорошо.

Надо сообщить о победе всему кораблю и отдельно поблагодарить Эллиса. Краузе подошел к громкой связи и подождал, когда боцманмат призовет личный состав к вниманию.

– Говорит капитан. Мы ее потопили. На «Викторе» слышали, как она треснула. Это наша общая победа. Все отлично поработали. Теперь мы возвращаемся на позицию в завесе. До конца пути еще далеко.

Он отошел от громкой связи.

– Локатор докладывает отсутствие контакта, сэр, – сказал телефонист.

Эллис по-прежнему исполнял свой долг.

– Капитан – локатору. «Отставить отрицательные рапорты до обнаружения нового контакта». Погодите. Я сам с ним поговорю.

Он заговорил по внутренней связи:

– Эллис? Говорит капитан.

– Да, сэр.

– Вы слышали, что мы ее потопили?

– Да, сэр.

– Вы отлично работаете. Рад, что могу на вас положиться.

– Спасибо, сэр.

– Можете отставить отрицательные рапорты.

– Есть, сэр.

Атмосфера в рубке по-прежнему была приподнятая, но теперь все впередсмотрящие докладывали разом. Краузе торопливо вышел на правое крыло мостика.

– Топливо, сэр! Топливо! – сказал матрос, тыча за борт рукой в варежке.

Краузе глянул; мертвая рыба белым пузом кверху – и да, вытянутое пятно топлива, но не такое уж и большое. Грязная темная полоса была от силы ярдов пятьдесят шириной, длиной раза три по стольку. Краузе прошел через рубку на левое крыло мостика. Тут топлива не было совсем. Вернулся на правое – пятно уже осталось далеко позади. Когда волна прошла под ним, оно растянулось только от гребня до подошвы. Краузе пытался представить, как подбитая лодка уходит в бездонные глубины. Вероятнее всего, она скользила, словно по длинному склону. Полные цистерны лопнут не сразу; может пройти долгое время, прежде чем топливо вырвется на поверхность. По рапортам Краузе знал, что процесс занимает до часа. Это пятнышко – то, что было в почти пустой цистерне на момент взрыва. А сильно поврежденные подлодки часто оставляют небольшой топливный след, даже если еще способны маневрировать. Разведка ВМС предполагала, что иногда немцы нарочно выпускают немного топлива, чтобы сбить с толку преследователей. Однако Краузе был по-прежнему уверен в правильности своего решения: не оставлять эсминец кружить на месте в поисках доказательств, быть может, на целый час. Нет. О пятне топлива надо забыть. Может быть, удастся извлечь из него некоторую пользу через минуту-две, когда будет больше времени. Прежде всего надо положить конец истощению боевого резерва.

– Вы ее точно потопили, сэр, – сказал правый впередсмотрящий.

– Да, конечно, – ответил Краузе.

Это не панибратство. В минуту торжества Краузе мог простить матросу отступление от служебного этикета, тем более что сейчас надо было думать о многом другом. Однако о безопасности корабля забывать было нельзя.

– На посту не отвлекаться.

Он вернулся в рубку и по переговорной трубе обратился к старпому:

– Чарли, отмените боевую тревогу. Готовность номер два, и посмотрите, может, получится накормить подвахтенных горячим.

– Есть, сэр, – ответил Чарли.

Громкая связь разнесла приказ по кораблю. Теперь половина личного состава сможет поесть, отдохнуть, согреться. Краузе глянул на часы. До сих пор он посматривал на них иначе, считая минуты, и сейчас с ужасом отметил, сколько прошло времени. Было тринадцать с чем-то; больше четырех часов с тех пор, как его вызвали из каюты, почти три часа боевой тревоги. Ее вообще не следовало объявлять. Он не многим лучше Карлинга. Но прошлого не воротишь, и некогда себя корить.