И вдруг у меня появилось так называемое неудержимое желание ринуться к задней двери, помчаться туда и погрузиться в это море дикой травы, и шагать без передышки прямо вперед, полному решимости узнать для самого себя, где же и каковы границы этой земли. Впрочем, я и собирался это сделать, как вдруг увидел Кэнэвэна.

Он возник неожиданно в этом хаосе высоченной травы, растущей прямо перед домом. С минуту по крайней мере он казался совершенно потерянным, потерявшим ориентиры. Блуждающим взглядом он смотрел на заднюю часть своего жилища, как будто видел его впервые. Волосы его были растрепаны, и он был чрезвычайно возбуждён. Ветки кустарника виднелись на его брюках и куртке, стебли травы висели на крючках его старых немодных ботинок. Я видел, как он бросал вокруг сумасшедший взгляд, растерянный, беспорядочный, и, казалось, готов был снова развернуться и отправиться в это нагромождение, хаос, откуда он только что вынырнул.

Я стал с силой стучать по окну. Полуобернувшись, он остановился, посмотрел через плечо и увидел меня. Его сведенные судорогой черты лица несколько смягчились и приняли человеческий облик. Усталый, согнувшийся, еле волоча ноги, он пошел к дому, Я поспешил открыть дверь и впустил его. Он направился прямо в лавку, в ее переднюю часть, и рухнул в кресло.

В тот момент, когда я вошел в комнату, он поднял глаза.

— Фрэнк, — сказал он почти шепотом, — не могли бы вы сделать чай?

Я исполнил его просьбу. Он выпил свой обжигающий чай не говоря ни слова. Вид у него был такой изнуренный, что я понял: у него не было сил, чтобы мне рассказать, что с ним произошло.

— Было бы неплохо, — сказал я, — в течение нескольких дней вам никуда не выходить.

Он едва кивнул в ответ, не поднимая глаз, и пожелал мне счастливого пути.

Когда на следующий день после обеда я пришел снова в лавку, он показался мне достаточно отдохнувшим, но тем не менее скорее мрачным, задумчивым и подавленным. Мне хотелось надеяться, что за неделю-другую он забудет этот сатанинский клочок земли.

Но в один прекрасный день я вновь увидел его у окна этой запасной комнаты в задней части дома и отметил, что отрывается он от окна ценой неимоверных усилий и совершенно явно против желания. После чего постоянно одна и та же картина: патологическая магия этого зловещего хаоса диких трав за домом становилась, совершенно очевидно, наваждением, одержимостью.

Состояние его дел и его хрупкого здоровья мне внушали серьезные опасения, и я, в конечном итоге, решился высказать ему некоторое предостережение. Я напомнил ему, что он теряет клиентуру, и прошло уже несколько месяцев, а он не опубликовал каталог. Я заметил, что время, которое он тратит на то, чтобы созерцать этот колдовской аршин земли, который он называет задним двором, лучше бы он потратил на то, чтобы составить список книг да отправить заказы. Я попытался дать ему понять, что такое наваждение, как его, может пагубно сказаться на его здоровье. И наконец я подчеркнул абсурдность и смехотворность всего, что с ним происходит. Если бы кто-нибудь узнал, что он проводит часы у окна, созерцая неизвестно что: джунгли в миниатюре, состоящие из травы и вереска, то этот кто-нибудь счел бы его сумасшедшим.

А потом, отбросив всякую щепетильность, я спросил у него, что за испытания в самом деле заставили его провести там все послеобеденное время, там, от куда он появился с выражением полного безумия и тупого страха на лице.

Вздохнув, он снял свои квадратные очки.

— Фрэнк, — сказал он, — я знаю, что у вас добрые намерения. Но, видите ли, есть что-то такое в этом заднем дворе — какая-то тайна — и я хочу это выяснить. Я точно и не знаю, о чем идет речь: мне представляется, что речь идет… что касается расстояния, размеров, перспективы. Да это и неважно, я пришел к тому, что смотрю на это, да… как на вызов. Я хочу добраться до сути вещей. Если вы думаете, что у меня ум помутившийся, мне очень жаль. Я не успокоюсь, пока не проникну в тайну этого куска земли. — Он вновь водрузил свои очки и наморщил лоб. — Сегодня после обеда, в то время, как вы стояли у окна, я пережил что-то странное и ужасное. Я оставался верен себе и наблюдал, как всегда, из окна, как вдруг почувствовал непреодолимое влечение отправиться туда. Я погружался в траву с каким-то опьянением, с чувством приключенческим и колдовским, полным обещаний. Но в то время, как я продвигался вперед, это опьянение, это ликование ни с того ни с сего рассеялось, и я погрузился в пропасть безнадежности и депрессии. Мне захотелось повернуть обратно, немедленно уйти отсюда… но я не смог. Вы не поверите, я предполагаю, что я заблудился. Я потерял всякое чувство ориентации и не знал, в какую сторону повернуть. Они значительно выше, чем кажутся, эти травы! Стоит там только оказаться, и ничего за ними не видно…

Я знаю, что это кажется невероятным, но я шагал наугад, вслепую, в течение целого часа. Погрузившись в лес трав, я вдруг ощутил, что эта земля имеет фантастические пропорции. И более того, у меня сложилось впечатление, что размеры ее менялись по мере того, как я продвигался вперед, да таким образом, что передо мной постоянно маячило огромное пространство. Я, должно быть, кружился на одном месте. Во всяком случае, клянусь вам, я проделал несколько километров… — Он тряхнул головой. — А я и не жду, что вы мне поверите, и не прошу вас об этом. Но это именно то, что случилось. И если, в конечном итоге, мне удалось оттуда выйти, то это чистая случайность. И что самое странное во всем этом: меня обуял страх, что эти высокие травы больше не окружают меня, и мне захотелось снова поспешить туда! Да, несмотря на ужасное чувство опустошенности, которое я там испытал.

Но мне необходимо туда вернуться. Мне необходимо пролить свет на эту тайну, мне необходимо понять… Ну ладно! Там есть что-то, что бросает вызов законам природы, тем, которые нам известны. Я хочу знать, что это такое. У меня — план, думаю, приемлемый, и я собираюсь его осуществить.

Меня его слова страшно взволновали, и вспоминая не без тревоги свой собственный опыт созерцания у окна в этот же день после обеда, я считал, что сбросить со счетов его рассказ трудно, принимая его за абсурд чистой воды.

Я уходил от Кэнэвэна очень подавленный, полный боязни, от которой не мог избавиться.

Спустя несколько дней, когда я снова пришел сюда, я смог убедиться, увы, что страхи мои были обоснованны: Кэнэвэн исчез. Передняя дверь, как всегда, была не заперта на ключ, и попасть в дом можно было свободно, но Кэнэвэна дома не было. Я заглянул во все комнаты. Наконец с тяжелым сердцем я открыл заднюю дверь и посмотрел во двор, туда.

Длинные коричневатые стебли, которые колыхались при дуновении легкого бриза, соприкасаясь, издавали нечто вроде постоянного шепота и настойчивого посвистывания. Тонкие и черные стволы умерших деревьев вырисовывались на фоне неба. И хотя стояли последние дни лета, я вообще не слышал ни щебетанья птиц, ни малейшего стрекотания насекомых. Любопытно, но казалось, будто этот участок земли сам прислушивается.

Чувствуя, что моя нога на что-то наткнулась, я опустил глаза и увидел веревку, которая была привязана к двери дома, она тянулась через небольшой участок ничем не занятого пространства рядом с домом, а затем она исчезала в волнообразных зарослях травы. И тут же я вспомнил намек Кэнэвэна на "план". Не приходилось сомневаться, что план его состоял в том, чтобы проникнуть в этот лес трав, протягивая за собой веревку. И какие бы ему ни довелось делать повороты и крюки, видимо, рассуждал он, ничего не помешало бы ему найти обратный путь по веревке, за которую держался.