– Откуда я знаю? Это для всех тайна. Мы вообще мало знаем. Просто каждый во что-то верит.

– Вы с Чайкой два сапога пара. Мечтательницы, витаете себе в облаках… С чего вы решили, будто там, за горизонтом, что-то есть?

– Я же рассказывала тебе об огнях в небе, Турпан. Они…

– Вот-вот. Огни – они и есть огни, ничего больше. Огни в небе. Это может быть что угодно. Но даже если – «если», слышишь! – там что-то есть, как ты об этом узнаешь? Никому не покинуть Орокос. Никому. Сам город этого не позволяет. Ты это знаешь лучше многих других.

Моа действительно это знала. Именно так она потеряла отца. Он хотел убежать из Орокоса, уплыть в океан в поисках земли обетованной. Жаль только, далеко он не уплыл.

– Вот именно! Город! – резко вскинулась она.

Турпан видел, что она разозлилась на него. Он никак не мог понять, почему Моа продолжала верить в дело, за которое погиб ее отец. Может быть, она не хотела, чтобы его смерть была напрасной, пыталась доказать его правоту. А может быть, ей просто нужно было во что-то верить.

– Почему Орокос не позволяет никому покинуть его? – гнула свое Моа. – Почему держит нас здесь, как в тюрьме?

– Например, чтобы мы все не уплыли на поиски несуществующей далекой земли и не погибли, – раздраженно предположил Турпан.

Это был давний, очень давний их спор.

– Я не знаю, Моа. Может быть, это для нашего же блага. Может, причины вообще нет. Просто так устроен мир.

Моа сдалась. Ясно, что Турпана не удастся убедить. У него хватало дерзости, чтобы пытаться изменить собственную жизнь, но признать возможность другой жизни, вне Орокоса, он наотрез отказывался. А Моа, наоборот, считала глупостью бороться против мира, где ты родился, зато цеплялась за мысль о том, что где-то там, далеко, есть другая земля. Земля, где нет угнетения, нет Протектората, нет вероятностных штормов, нет призраков… Земля, где таких, как она и Турпан, не упекут в гетто.

Она посмотрела вниз на волны канала.

– Иногда мне просто хочется броситься в воду, – пробормотала она. – Пусть она подхватит меня и унесет по трубам в море, а там и далеко-далеко, за горизонт. Может, меня прибьет к каким-нибудь берегам…

– Только ты к тому времени будешь уже мертва, – резко перебил Турпан в досаде на то, что они так задержались. – Пойдем.

Они некоторое время шли вдоль канала, а потом галерея кончилась и им пришлось снова спуститься под землю и идти по туннелю, который тянулся под каналом. Он оказался пустым и нуждался в срочном ремонте, рев воды наверху отдавался гулким эхом. Никто этим путем не ходил, поэтому Турпан его и выбрал. Они пробирались через груды мусора, увертывались от капель воды, просачивавшейся через трещины в бетоне.

Моа чуть не наступила на Ваго, не заметив его. Голем сидел, скорчившись в тени за грудой битого камня, и не шевелился. Увидев его в шаге от себя, Моа негромко взвизгнула и отпрыгнула назад. Турпан мгновенно оказался рядом с ней.

Испугавшись ее крика, Ваго отпрянул к стене туннеля. В мигающем свете неисправного фонаря его трудно было разглядеть толком. Но и то, что Турпан и Моа увидели, было очень неприятным зрелищем.

Турпан тихо выругался себе под нос.

– Крюч, я так перетрусила! – сказала Моа и смущенно хихикнула.

На самом деле у нее аж сердце в пятки ушло. Турпан потянул ее за руку.

– Оставь его. Пойдем.

– Погоди минутку, – сказала Моа.

Она пристальнее всмотрелась в Ваго, который съежился под ее взглядом, как бездомная дворняжка.

– Что с тобой случилось? – спросила она голема.

– Моа, это не наше дело, – сказал Турпан.

Его жизненный опыт подсказывал, что не стоит сочувствовать каждому встречному. Город – место опасное, всякое может случиться.

– Нет уж, погоди, – твердо сказала Моа. Сердце Турпана упало. Моа уперлась рогом.

На нее накатил очередной приступ упрямства. Обычно она безропотно соглашалась со всем, что он говорил, но если уж на нее находило… Настаивать будет себе дороже – это ее только раззадорит.

Моа присела на корточки перед страшилищем.

– Это вероятностный шторм так тебя покрючил, да? – спросила она. – Эй, ты говорить-то можешь?

Несколько секунд длилось молчание. Потом уродец ответил:

– Не шторм. Меня таким сделали.

– Сделали?

– Я не знаю зачем, – прибавил он, будто она его об этом спросила.

Моа несколько секунд обдумывала этот ответ.

– Как тебя зовут?

– Хозяин называл меня Ваго, – медленно ответил он.

– Ладно, Ваго. Я – Моа, а это Турпан.

– Вообще мы вроде как должны были держаться тише воды ниже травы! – взъелся Турпан. – А ты только что назвала ему наши имена! Хочешь, чтобы тебя поймали?

– Он в беде! – воскликнула Моа. – Разве ты не видишь?

– Весь этот крючный мир в беде, Моа! Мы сами в беде! У нас нет времени возиться с ним!

– Ну так найди время, – парировала она.

Турпан скривился и с раздражением пнул ногой камень. Когда-нибудь мягкосердечие Моа их погубит. Это только в мире грез незнакомцы платят добром за добро, на деле же они чаще норовят избить тебя и ограбить. А те, кому действительно без помощи не обойтись, как правило, уже сдались и ничего не хотят. Жаль только, Моа с этим не согласится. Она лелеет свою хрустальную мечту о солнечном мире, где можно творить добро и тебе за это будут благодарны.

– А где же теперь твой хозяин? – спросила Моа у Ваго.

Она говорила с ним ласково, словно с напуганной зверушкой.

– Я не могу к нему вернуться, – ответил Ваго.

– Он тебя выгнал?

Ваго отвел глаза и ничего не ответил. Моа решила, что это означает «да». А напрасно.

– Что это у тебя на шее? – спросила она.

В потемках странный предмет на шее Ваго было толком не разглядеть. Услышав вопрос, уродец ревниво прикрыл птицу рукой.

– Что ты, я не хочу отнять это у тебя, Ваго, – заверила его Моа. – Мне просто интересно, что это такое.

Ваго несколько мгновений с подозрением смотрел на нее, потом выпрямился и вышел на свет. Пока он сидел, сжавшись в комок, Турпан и Моа и не догадывались, какой он большой. Чужак навис над ними, словно башня. Девушка попятилась, вдруг пожалев, что не послушалась Турпана. Голем предстал перед ними во всей «красе». Зрелище было жуткое.

Но Ваго хотел, чтобы она рассмотрела то, что висело на его тощей шее, и Моа невольно взглянула на «подвеску». Это оказалась черно-белая птица, слабо пахнущая консервантами. Моа с отвращением попятилась: птица была мертвой. Этот странный тип носит на шее птичий труп. Турпан прав, не надо было с ним связываться…