– Итак, – наблюдая за тем как одевается юница и при этом зорко поглядывая на замершую бесицу-трясавицу, проронил младший Димург. – Сейчас мы возвращаемся на маковку и там, ты, Трясца-не-всипуха со своими помощницами очень быстро… Очень быстро лечишь мою девочку…

– Быстро не получится, – чуть слышно скрипнула в ответ Трясца-не-всипуха и теперь резко дернула головой вниз, вроде тем рывком жаждая ее оторвать и избавить себя в целом от гнева Бога.

– Должно получится, – ровно на этот раз проронил Стынь, и бесица-трясавица спешно кивнула, слегка выгнув при этом не менее долгую, костлявую шею. – И не бойся, я, тебя от гнева Господа Першего сокрою, коли выполнишь как мне надо, – добавил младший Димург и протянул в сторону создания правую руку.

Трясца-не-всипуха резво шагнула к Богу и схватила его за мизинец, но всего-навсе двумя перстами и как-то не дюже крепко, вроде оставляя себе возможность убежать.

– Еси, поди ко мне, – обратился Стынь к девушке и теперь он говорил полюбовно, и та нежность была столь насыщенной близкой не к божьим чувствам, а к человеческим.

Юница уже обувшая олочики на ноги, торопливо обойдя бесицу-трясавицу, приблизилась к возлюбленному. Бог ласково приобнял девушку за плечи, и, прижав ее голову к себе, словно окутав полами сакхи, досказал:

– Днесь, моя милая, мы отправимся с тобой на маковку… ты только не пугайся.

Есинька легохонько кивнула и замерла обок могутного тела Бога. А Стынь нежданно густо засиял, заполыхала не просто его кожа, а и материя сакхи, и сам аквамарин в навершие его венца. Мощная волна, словно выплеснувшаяся из плоти Зиждителя объяла своей теплотой девушку и бесицу-трясавицу… Еще миг, и все трое обратившись в горящую золотую искру, покинули опочивальню.

Прошли доли секунд и Еси глубоко выдохнув, оказалась в огромной четырехугольной зале с зеркальными стенами, и высоким, ровным, фиолетовым сводом по которому перемещались блекло-желтые, пухлые облака. Они медлительно покачивали своими объемистыми, рыхлыми боками и тем приглушенным светом, движением придавали черному гладкому полу и вовсе марное сияние. В зале на маковке никого не было, лишь по полу изредка колыхаясь плыла перьевая сизая дымка, и вместе с тем царствовала плотная тишина, каковая нежданно разрушилась каким-то едва слышимым плямком. Хлюп… хлюп, раздалось вначале в непосредственной близи от Еси, а после также резко смолкло… И только смолкло, одна из стен залы пошла малой зябью.

Стынь замерший подле девушки, тревожно огляделся, по лицу его в такт движению стены пробежала рябь негодования, ибо справа от него не было бесицы-трясавицы. Он торопливо выпустил из объятий девушку и зыркнув в направление все еще покачивающей зеркальной поверхностью стены, гневливо молвил:

– Сбежала… Вот же образина. Решила меня облыжничать… Ну, ничего… ничего сейчас я тебе устрою, – голос его на чуток стал мягче, и рука огладила волосы стоящей юницы. – Еси побудь тут, я сейчас найду Трясцу. – Засим прозвучав многажды властнее, почитай прогремел, – Мерик! Мерик тотчас ко мне!

Аквамарин в его венце ярко полыхнул голубыми лучами света, и поколь Есинька переосмысливая те указания, открывала рот, Стынь мгновенно, все той же искрой, пропал из залы. Своим уходом, враз сдержав трепетание стен, и наполнив это мощное, полутемное помещение непроницаемой тишиной, каковая надавила на всю плоть юницы.

– Стынь… Стынюшка, – испуганно прошептала Есислава.

Лишь сейчас осознав, что осталась одна в каком-то божественном зале, а Стынь отправился разыскивать Трясцу-не-всипуху, успевшую сбежать на привычной ей территории. Есинька не в силах не то, чтобы осмотреться от мощи, коя давила на нее, но и толком позвать, недвижно застыла. Ощутив, как внезапно сила этого помещения в сочетании с сумрачностью, заползла в ее плоть и сжала сердце, отчего оно яростно застучало.

Прошло, судя по всему, совсем малое время, в котором девушка попыталась успокоить себя, как та самая стена, что при их появления отдавалась зябью, нежданно пошла мощными волнами. И словно выступив из той колышущейся зеркальности в помещение возник Перший, в черном сакхи, без рукавов, по полотну которого серебрились крупными пежинами звезды, в серебряных сандалиях и в своем величественном венце, где черная с золотым отливом змея таращила в сторону юницы изумрудные очи. Вступив в залу, старший Димург немедля опустил голову и удивленно воззрился на Есиславу, каковая от внезапности его появления резко шагнула назад и единожды в бок, да тягостно вздрогнула.

– Еси, – негромко дыхнул Перший своим приятным для слуха бас-баритоном. – Как ты тут оказалась?

Темно-коричневые очи Бога ярко пыхнули светом в направление девушки, и та внезапно почувствовала острую боль в голове. Такую мощную, непереносимую, что не только дрогнули в коленях ноги, но и вся она закачалась взад… вперед… влево… вправо, громко закричав. Еще малость той боли и Есинька вскинула вверх руки, и охваченные тугой корчей пальцы, да обхватила большую поверхность головы, стараясь сокрыть от взгляда Бога лоб и очи. Яркое полыхание смаглого света, уже давно не посещающее девушку, выплеснулось долгим лучом из самой макушки ее головы и трепетно заколыхало сиянием… завибрировало, вроде тухнущий на ветру фитиль свечи. Боль теперь отозвалась и в груди юницы, и в спине, желудке, конечностях. Корча свела не только перста на руках, но и ногах. А после густым туманом проплыло воспоминание…

Тугая, вязкая капля крови, прокатившись по левой ноздре, выползла из ее недр и юркнула на губу. Юница торопко хмыкнула носом желая вернуть ее обратно, а после утерла юшку левыми перстами.

– Владочка, – обратился к ней Перший, и голос его был насыщен ни с чем несравнимой теплотой и нежностью, – поди ко мне, девочка.

– Юшка, – тихонько протянула отроковица, выставляя ладонь, на коей полосой живописалась кровь, к Богу, и, ощущая как еще одна капля крови выскочила из ноздри. – Опять течет юшка.

– Поспеши… поспеши моя бесценность, – все с той же теплотой в тоне позвал ее Перший, с мягкостью и одновременно властностью коей неможно было противостоять. – Я остановлю юшку.

Есислава громко кашлянула и теперь на своих губах ощутила густые хлопья юшки, только выскочившие не из носа, а из глубин глотки. Сияние смагло-вибрирующее поглотило видение, и девушка услышала властно-вкрадчивый бас старшего Димурга днесь обращающийся к ней:

– Еси, девочка моя, успокойся. Ты, слышишь меня, моя милая… Сейчас тебе надо взять себя в руки, и глубоко вздохнуть… Пожалуйста, бесценная моя, глубокий вздох.

Мощный глас Бога точно влез в уши юницы и наполнил своей массивностью всю ее, притушив сияние и изгнав боль из плоти, оставив лишь колотье в голове. Тугой сгусток крови выплеснулся из горла и переполнил рот Есиньки, а после плюхнулся ей на губы, заливая своей алостью подбородок. И тотчас девушка, прерывисто вздохнув ртом, узрела стоящего недалече, неотрывно смотрящего на нее Першего, да ощутила слабость в теле… дрожание конечностей, перст, из которых ушла корча, и трепетание языка.