— А не боялась ты одна затемно пускаться в такой долгий путь?

— Я с братом была, — просто ответила Мэри.

— Ты храбрая девочка.

Мэри пожала плечами:

— Будешь храброй. Поддашься страху — работу упустишь. Даром простоишь на ярмарке весь день.

После этого они шли молча, через болотистую низину и узкие полоски леса, мимо деревьев, уже оголившихся в преддверии зимы, мимо темных зарослей глянцевитого остролиста. Высокая трава на обочине побурела, дальние холмы, где между скал рос вереск, молчаливо высились на горизонте. И всю дорогу их сопровождал запах торфяного дыма, винтом поднимавшегося от далеких очагов.

До хижины Норы они добрались уже под вечер, когда солнце склонялось к закату. Мгновение обе постояли во дворе, переводя дух после трудного подъема по склону, и Нора видела, что девочка осматривается, оценивая новое свое обиталище. Взгляд ее скользнул с тесной, на два покойчика, хижины на маленький хлев и нескольких кур, бродивших по двору. Небось рассчитывала девчонка увидеть дом побольше и крытый не камышом, а пшеничной соломой, а во дворе — откормленную свинью, а то и ослиные следы, а вместо этого увидела одинокую лачугу с единственным окошком, заткнутым соломой, с позеленевшими от мха белеными стенами да каменистыми бороздами картофельной делянки.

— Я корову держу. Так что в молоке и навозе недостатка нет.

Они вошли в хлев, в теплую темноту и запах мочи и навоза. Внизу темнел силуэт лежащей на соломе коровы.

— Тебе надо будет кормить и поить ее, доить по утрам и сбивать масло раз в неделю. Вечерами доить буду я.

— Как ее звать?

— Бурая, так мы… я ее зову.

Нора глядела, как обветренные руки Мэри потянулась к морде животного, потрепали уши. Бурая повернулась на бок, перебирая костлявыми ногами.

— Она много молока дает?

— Хватает, — отвечала Нора. — С Божьей помощью.

Выйдя опять на меркнущий уже свет, по размытой и грязной тропке они направились к дому. Завидя их, сбежались куры.

— Куры у нас ничего себе, — сказала Нора. — Вот дай-ка им мокрички. Они ее страсть как любят. Сейчас несутся они не шибко, но есть у меня несколько надежных курочек, те всю зиму яйца дают. — Она бросила строгий взгляд на Мэри: — Не вздумай таскать яйца. И масло тоже. Не то из жалованья вычту. Ты ешь-то много?

— Лишнего не съем.

— Хм. Ну, пошли.

Распахнув створку двери, Нора поздоровалась с Пег О’Шей, сидевшей у огня с Михялом на руках.

— Пег, вот это Мэри.

— Храни тебя Боже, и добро пожаловать. — Пег окинула Мэри оценивающим взглядом. — Ты небось из Кленси, вон какая рыжая.

— Из Клиффордов. Я Мэри Клиффорд, — ответила девочка, стрельнув глазами на Михяла. И осталась стоять с открытым ртом.

— Клиффорд, значит? Ну и слава богу, нам что Клиффорды, что Кленси. А издалека ли будешь?

— Она на толкучную ярмарку нынче утром еще затемно отправилась, — пояснила Нора. — Из Аннамора. Он в двенадцати милях отсюда, а то и больше.

— И всю дорогу пешком шла? Матерь Божья, так ты, верно, на ногах не стоишь от усталости!

— У ней ноги крепкие.

— Да и руки, как видно. Вот, держи его. Это Михял. Нора, поди, уже все про него рассказала…

Пег приподняла Михяла, жестом приглашая Мэри подойти поближе.

Мэри глядела во все глаза. Нос Михяла был в корках, в уголке рта сохла слюна. Когда Пег подняла его, чтоб передать с рук на руки, мальчик завопил, будто его бьют.

Мэри попятилась:

— Что это с ним?

В наступившей тишине слышались только гортанные стоны Михяла.

Вздохнув, Пег положила мальчика обратно себе на колени.

Покосившись на Нору, ногтем соскребла с лица Михяла засохшую слюну.

— О чем ты? Что с ним не так? — В голосе Норы слышалась угроза.

— Чего ему неможется? Чем недоволен? И почему кричит так жалобно? Он что, не умеет говорить?

— Он слабенький просто, вот и все, — осторожно сказала Пег.

— Слабенький, — повторила Мэри. Она все пятилась и пятилась, пока не очутилась в дверном проеме. — А он заразный?

Из горла Норы вырвался глухой рык:

— Ишь, смелая нашлась — спрашивать такое!

— Нора…

— Заразный он, слышала, Пег? Да как только у ней язык повернулся!

— Я ж ничего такого… Просто с виду он…

— Что он «с виду»?

— Нора… Спрос-то не беда… — Пег плюнула в краешек передника и обтерла Михялу лицо.

— Я только… — Мэри ткнула пальцем, указывая на ноги Михяла, которые обнажила задравшаяся до пупа рубашонка. — Ну хоть ходить-то он может? — Губы девочки дрожали.

— Она ж ребенок еще, Нора, — тихо сказала Пег. — Подойди сюда и сама посмотри, Мэри Клиффорд. Никакой заразной болезни у него нет. И вреда от него никакого тебе не будет… Ведь это просто дитя. Маленькое и безобидное.

Мэри кивнула, с трудом проглотив комок в горле.

— Ну, подойди же. Глянь-ка на него как следует. Он же славный малыш, ей-богу…

Мэри робко, из-за плеча Пег, разглядывала мальчика. Полузакрытые глаза ребенка, скошенные на кончик вздернутого носа, вялые губы.

— Ему больно? — спросила Мэри.

— Нет, не больно, нет. Он и смеяться может, и садится сам, без поддержки, может двигать руками и играть с разными вещами.

— А сколько ему?

— Ну… погоди-ка… — запнулась Пег. — Года четыре. Так ведь, Нора?

— Он перышки любит, — еле слышно произнесла Нора. И неуверенно опустилась на шаткую табуретку напротив Пег. — Перья…

— Да, точно. Четыре ему. И он любит перышки. И желуди. И бабки. — Пег старалась говорить весело. — Вот только ножки у него подкачали.

— Он ходить не может, — хрипло сказала Нора. — Раньше мог, а теперь разучился.

Мэри, опасливо взглянув на мальчика, плотнее сжала губы. Потом сказала:

— Михял? Я Мэри… — Она перевела взгляд на Нору — Он что, стесняется?

— Он не может сказать нам, стесняется или нет. — Нора помолчала. — Мне следовало предупредить тебя.

Мэри тряхнула головой. От болотной сырости по дороге волосы ее закудрявились, и она казалась еще младше — маленькая испуганная девочка. И Нора внезапно рассердилась на себя. Ведь это тоже еще дитя, а я ору на нее, чужая тетка.

— Слушай, ты ведь такой путь проделала, а я тебе даже попить не предложила. Ты ж небось от жажды помираешь…

Встав, Нора долила воды из ведра в горшок над очагом.

Пег легонько стиснула плечо Мэри: