В тот же миг Кай буквально набрасывается на салат и запихивает в рот целую ложку.

Разговор между отцом и Оксаной моментально стихает.

— Ты что творишь, Костя? Еды мало? Зачем ты ешь Юлин салат?

Пользуясь заминкой и тем, что все внимание сосредоточено на Кае, сама украдкой выплевываю салат в салфетку и залпом выпиваю стакан воды.

— Мама, ты его вообще пробовала? — не остается в долгу Кай. — Он же пересолен!

— Это соевый соус, Костя, они не применяют соль на кухне.

— Это так, — встреваю я. — Есть его невозможно.

Оксана накалывает листик салата, пробует и только тогда убеждается, что мы говорим правду.

— Ну я им устрою… Что же тебе дать, Юля? Может, утки?

— Спасибо, все в порядке. Я поем сыра. Мясо я не ем в дни тренировок. Не переживайте.

— Я сделаю ей нормальный салат.

Оксана медленно переводит взгляд на Кая.

Как и мой отец.

Как и я.

А Кай уже отодвинул стул и теперь стоит у стола, готовый сорваться на кухню. Чтобы сделать салат? Для меня? Он сам? Ущипните меня. Снова изображает хорошего брата? Зачем так стараться?

— Огурцы, помидоры, болгарский перец, без масла и соли, подойдет? — уточняет он, глядя на меня.

— Да не надо…

— Шесть часов тренировок и без еды? Нет уж. Я сейчас.

Кай уходит на кухню, и я слышу, как в полной тишине отец говорит Оксане:

— А ведь Морозов уверял меня, что я совершаю ошибку, забирая заявление, и такого парня нельзя держать на свободе. Хорошо, что я не поверил.

Сердце вот-вот проломит ребра, по виску скатывается капля пота. Мышцы горят огнем, а сухой воздух пропитан потом и пылью от бесконечных прыжков. За арочным окном в пол сгустилась ночь, и на множестве стеклянных панелей блестят капли затяжного дождя. Я понятия не имею, сколько сейчас времени, но если все еще держусь на ногах, значит должна продолжать.

До прослушивания считанные дни, а я по-прежнему собой не довольна. Я изучила каждый па, поворот и прыжок, и даже во сне повторяю партию феи Сильфиды, но каким-то седьмым чувством понимаю, что все равно что-то упускаю.

Вот почему все свободное время я провожу на репетициях, если это позволяют лекции.

— Заново с того же места! — прошу, когда рояль стихает.

Примерно в тысячный раз. Опять и опять. В балете нет места слабым. Я танцую до сбитых пальцев, кровавых мозолей и тремора в теле, когда каждая связка вопит от боли, а потом повторяю все заново. Только так можно добиться той неземной легкости, которая присуща балеринам.

Музыкант за роялем ударяет по клавишам, и я опять взлетаю в воздух. Розенберг, которого я попросила вчера глянуть, сказал, что я двигаюсь безупречно, но что взять с этого льстеца?

Я собой недовольна.

Может, не стоит даже пробовать? Может, отменить прослушивание и сдаться? Мельком во время вращений вижу свое отражение в зеркалах: технически элементы выполняются верно, чего же не хватает?

В зал входит Ева Бертольдовна, и рояль мигом замолкает.

— Юленька, уже девятый час. Заканчивай.

Замираю, тяжело дыша.

— Думаете… Я готова?

— Конечно! А ты разве сомневаешься? Я видела твою программу, все будет хорошо. Кстати, Директор тоже придет.

Мне тут же хочется привязать к роялю музыканта, который при виде Евы Бертольдовны уже поспешно запихивает ноты в папку. Хорошо помнит, как вчера мы засиделись до полуночи. Слабак.

— Не волнуйся, Юля. Все будет хорошо. Ты замечательно подготовлена.

Ева Бертольдовна уходит вместе с музыкантом, а я остаюсь одна. Тело пылает, мышцы стонут и умоляют о пощаде, но от мысли, что пора вернуться домой, сердце спотыкается и стучит вразнобой, чего не случается со мной даже во время многочасовых занятий.

Домой я хочу еще меньше.

Отец развернул бурную деятельность по переезду Оксаны вместе с сыном. Иногда Оксана и сама в шутку спрашивает, к чему такая спешка, но отец и слушать ничего не желает. Мотивирует это тем, что скоро могут ввести жесткие меры ограничений, и тогда мы не сможем ни сделать какой-то косметический ремонт, ни нормально выбрать и купить мебель, тогда придется жить на чемоданах. А если запретят передвигаться между районами, то мы еще долго не увидимся, так и будем сидеть каждый в своей квартире.

— Помнишь, как мы сидели весной сами? — говорит мне отец.

А разве плохо было, едва не спрашиваю я. Не представляю, что я буду делать, если нас снова закроют по домам. И на этот раз с Каем.

Доля правды в его словах, конечно, есть. Но Оксана, как мне кажется, не спорит с ним не только из-за предполагаемого карантина. Я видела, с каким восторгом она ходит по квартире, осматривая освобожденные для нее и сына комнаты. Кто бы стал спорить и отказываться от такого шанса, особенно когда тебе вручают банковскую карту со словами «Обставь по своему вкусу»?

Коробки с вещами Кая доставили вчера. Комнату сводного брата решили сделать напротив моей, тогда как спальня отца и Оксаны в другом конце квартиры. С этим никто из нас не спорил.

Я не удержалась и пробралась в заставленную коробками комнату, прошлась в последний раз по бывшей библиотеке. Здесь остался шкаф с книгами, как и кресло, в котором я любила читать. Но остальную мебель и ковры вынесли в кабинет отца, а новые кровать и шкаф для комнаты Кая должны были привезти сегодня.

Всю ночь я вертелась в постели, не представляя, как быть дальше. Как раздеваться, ходить в одних шортах или легкой майке на бретельках, бегать в душ в одном полотенце, если каждое мгновение могу столкнуться с ним нос к носу?

И вот почему я никак не могла заставить себя вернуться домой. Может быть, дело было вовсе не в моем танце. Именно сегодня Оксана с сыном окончательно переехали к нам. Наверное, отец даже достал шампанское. У меня же день расписан по часам, а репетиции тянутся до поздней ночи, нет, нет, я никак не смогу быть дома в это время, отмечайте без меня.

Смотрю на часы, прикидывая, может, вернуться сейчас? Дома, наверное, то самое радостное возбуждение, как перед праздником, а Кай сейчас, наверное, раскладывает свои вещи из коробок по полкам. Оксана, наверное, снова на кухне, печет что-нибудь сладкое, сытное и пышное. Совершенно запретное для меня, но я понимаю, что она здесь не ради меня, а отец от пирогов в восторге.

Нет, еще слишком рано возвращаться домой.

Стиснув зубы, берусь за плеер и снова упрямо повторяю элементы, на этот раз под музыку Королевского Симфонического Оркестра в наушниках, и на миг представляю себя на сцене. В Лондоне. Я там совсем одна и так далеко от Петербурга. Те же туманы и свинцовое небо, мощенные мостовые, но так далеко от отца. Хотя будет ли отцу дело до меня, учитывая новую семью?