В Лондоне умирал старый король. Вокруг него суетились лекари и аптекари, вливая в горло какие-то отвратительные на запах жидкости, собирая по капле и подвергая тщательному анализу мочу, прикладывая нагретое железо к распухшим ногам. Генрих болел с прошлого лета, и тем не менее всякий раз, как он оказывался прикованным к кровати и «смерть уже витала над ним», приговоренный вдруг, ко всеобщему изумлению, поднимался и выезжал на охоту. Его грузное тело казалось несокрушимым, но врачи постоянно обменивались понимающими взглядами (в открытую говорить о своих опасениях они не решались), а зарубежные послы, которых во дворец не допускали, предупреждали свои правительства о готовящихся на английском троне переменах. Королева Екатерина и трое детей Генриха, каждый в своих резиденциях — к одру умирающего отца им тоже путь был закрыт, — беспокойно ожидали новостей. А в народе распространился слух, что король уже умер.

При каждом упоминании имени короля все словно вздрагивали — наследует ли ему девятилетний принц Эдуард? И в таком случае кто в действительности будет править страной?

Воцарение Эдуарда казалось несомненным, хотя и Марию нельзя было сбрасывать со счета. За нее говорили две вещи: любовь народа, которая передалась ей по наследству от матери, и могущественный кузен, владыка Священной Римской империи Карл V, — он всегда готов был стать на ее защиту, если это соответствовало его собственным интересам. Другое дело, что Мария принадлежала к меньшинству англичан, сохранивших верность католической церкви. Несмотря на разрыв Генриха с папой, несмотря на то что он разрушал монастыри и присваивал их земли, а церковные установления менялись за последние годы со стремительностью взлетающих и опускающихся качелей, Мария неизменно оставалась среди тех, кто чтил мессу, святых и освященную традицией веру. И именно эта вера вместе с положением Марии как наследницы, чьи права представлялись очевидными, естественным образом превращали ее в потенциальную движущую силу заговора либо восстания, которое вполне могло разразиться при начале нового царствования. Как ни посмотри, ей неизбежно пришлось бы войти в конфликт с тщеславными советниками короля, которые, собравшись у его смертного ложа, ожидали своего часа.

Генрих умер на рассвете 28 января 1547 года. За этой смертью сразу же последовали сложные политические маневры, когда каждый из сановников старался занять лидирующее положение, вытеснив остальных. Среди них особенно выделялись Эдуард Сеймур, который в качестве регента при своем племяннике Эдуарде VI сразу стал фактическим главою государства, его хитроумный союзник Уильям Пэджет, Джон Дадли, храбрый солдат с большими государственными амбициями, и настойчивый, обладающий чрезвычайно привлекательной внешностью Томас Сеймур.

Этот последний был настолько же изобретателен во всяческих интригах, насколько известен как большой сердцеед. Сделавшись незадолго до смерти короля членом его Тайного совета (до самого последнего времени Генрих всячески противился этому назначению), Томас Сеймур вышел при новом царствовании на первые роли. Его подвижная высокая фигура постоянно мелькала на турнирах в честь восшествия на трон Эдуарда, который сделал его пэром. Теперь он назывался бароном Садли. Но все это было ничто в сравнении с его тайными замыслами.

Томас был завидным холостяком, а при дворе Эдуарда находилось немало женщин брачного возраста, некоторые из них могли претендовать на трон. Задиристый, как петух, и не слишком умный, Томас Сеймур потребовал, чтобы брат помог осуществлению его планов женитьбы на Марии Тюдор. Если верить императорскому посланнику, между братьями разгорелась ссора. Возмущенный амбициями брата, Эдуард Сеймур прочитал ему целую лекцию о пользе скромности и велел «благодарить Бога» за то, чего он и так уже достиг. К тому же, добавил регент, Мария все равно никогда не согласится на такой брак.

От этого оскорбительного замечания, ставящего под сомнение его власть над женщинами, Томас просто отмахнулся с улыбкой. Уж об этом, сказал он, коли дойдет до дела, он сам позаботится; все, что нужно сейчас, — благословение брата. Но регент оставался непреклонен, и расстались братья весьма холодно. А тут еще Дадли вмешался: в Сеймуре он видел зеркальное отражение собственной ненасытной жажды власти и твердо вознамерился сделать все, чтобы остановить соперника.

Что Сеймур предпринял далее — не вполне ясно. Очевидно, непосредственно к Марии он не обратился, но, по слухам, попытался заручиться согласием Королевского совета (без коего любой династический союз считался незаконным) на брак с Елизаветой. Потерпев неудачу (точно так же, как безуспешными, по словам французского посланника, казались его настойчивые усилия попытать счастья с Анной Клевской, которая давно уже осела в Англии и часто появлялась при дворе), Сеймур возобновил свои старые притязания на руку Екатерины Парр.

Королева Екатерина — как вдова Генриха VIII она сохраняла и титул, и все связанные с ним привилегии — была вслед за двумя сестрами короля самой высокопоставленной особой при дворе. К тому же она оказалась одной из богатейших в Англии женщин, ибо к землям, унаследованным ею от первых двух мужей, Генрих добавил владения Анны Болейн и Екатерины Хауард да и многое другое. Начиная с 1543 года вести все дела и собирать арендную плату с сотен поместий Екатерины было поручено специальному Совету наблюдателей. После смерти короля состояние Екатерины увеличилось на тысячу фунтов золотом и три в серебре и драгоценностях, не говоря уже о его многочисленных подарках. И лишь в одном отношении он обделил ее: в завещании ни словом не говорилось о последнем месте упокоения Екатерины и в то же время содержалось распоряжение предать земле тело Джейн Сеймур рядом с его останками, покоящимися во все еще не законченной усыпальнице. Но это можно понять: Джейн — мать нового короля, и Екатерина отдавала себе отчет в том, что династические соображения должны выходить в таких случаях на первый план. К тому же сейчас ее мысли были заняты не покойным мужем, но живым неотразимым возлюбленным; к несказанной радости Екатерины, к ней посватался Томас Сеймур.

То, что помолвка их произошла тайно — и была к тому же чревата серьезными политическими последствиями, — только возбуждало Екатерину. Чтобы не дать пищу подозрениям, Томас явился к ней на рассвете; пересекая поле, примыкавшее к ее вдовьему дому в Челси, он нарочно придал лицу хмурое выражение. Вместе они показываться не отваживались, и Сеймур, вполне осознавая, что старшие коллеги по Совету отнесутся к этому браку без всякого восторга, твердо решил жениться на Екатерине до того, как о его замыслах можно будет догадаться. Через два или три месяца после смерти короля Екатерина Парр вышла за Томаса Сеймура, и церемония бракосочетания свершилась в глубокой тайне, так что о ней даже не осталось соответствующей записи в церковных книгах. Вид у невесты был такой сияющий и в то же время робкий, что могло показаться, будто это ее первый брак. Обычно весьма разговорчивая, Екатерина на сей раз словно в рот воды набрала. «Нет сомнений», только и написала она своему возлюбленному, что «Бог — замечательный человек».

На протяжении всего невидимого миру романа Елизавета жила с мачехой! в Челси. Хотя официально она носила траур по отцу, вряд ли горечь утраты переживала так уж сильно. В последние годы виделась она с отцом не часто, да и при встречах ее сковывал жесткий ритуал королевского обихода. Некий посетитель, оказавшийся свидетелем свидания отца с дочерью, был донельзя поражен тем, что на его протяжении она трижды опускалась перед королем на колени. Помимо распоряжений, касающихся быта при дворе Елизаветы, ее гардероба и иных оплачиваемых им нужд, Генрих уделял дочери немного внимания, а то и вообще никакого. Она достигла брачного возраста, и, как водится, доверенные лица принялись энергично подыскивать ей жениха: сначала это был брат датского короля, потом его сын, кронпринц. Вряд ли, однако же, Елизавета была в курсе этих переговоров, которые подобно иным, более ранним прожектам того же рода так в конце концов ничем и не кончились.