– Но о чем? – Юрий чувствовал, что говорит явно не то, но он действительно не имел представления, чего от него хотят.

Следователь вздохнул:

– О своей антисоветской вражеской деятельности в составе нелегальной троцкистской организации, гражданин Орловский. Напоминаю, что чистосердечное признание… Ну и так далее…

Слово «троцкистская», произнесенное уже второй раз, удивило. Троцкого, как и прочих «героев Октября, Юрий искренне ненавидел. Но у следователя была, похоже, своя точка зрения.

– Ладно, – решил он, – не хочешь по-хорошему… – Он склонился над бумагой и обреченно вздохнул. – Фамилия?

Оставалось сообщить очевидное – что он Орловский Юрий Петрович, 1904 года рождения, русский, из дворян, образование высшее. Далее пришлось излагать столь же очевидные и явно известные следователю факты о своей беспартийности, о первом аресте десять лет назад и о последнем месте работы.

– Ну а теперь сообщите о своей антисоветской деятельности в Государственном Историческом музее, – подытожил следователь и вновь скривился.

Можно было вновь переспросить, можно – возразить и протестовать, но Юрий решился:

– Я признаюсь в своей антисоветской деятельности, гражданин следователь. Готов дать подробные показания по сути предъявленных мне обвинений.

– Как? – вскинулся следователь. – По сути? Ну и словечки подбираешь, Орловский. Ладно, признаёшься, значит. Хоть это хорошо… Ну, давай колись, контра!

– Прошу предъявить мне конкретные обвинения, – негромко, но твердо произнес Юрий.

– Чего? – Следователь, похоже, даже обиделся. – Чего захотел, сволота дворянская! Хитришь, значит! Да твои дружки – Иноземцев и Кацман – давно уже про тебя, гада, рассказали! Ишь, обвинение ему!

Юрий похолодел. Вася Иноземцев и Сережа Кацман – именно этих молодых ребят он защищал несколько дней назад на том последнем собрании, когда мерзавец Аверх обвинил их во вредительстве. Значит, мальчиков уже взяли…

– Я признаюсь… – кивнул Юрий. – Я участвовал в деятельности нелегальной контрреволюционной… троцкистской группы…

– Ага… – Следователь низко склонился над столом, начал водить ручкой по бумаге. – Ну и в чем заключалась эта ваша… деятельность?

– Я… я подготовил вредительскую экспозицию…

– Чего?

Юрий невольно усмехнулся. Бредовое обвинение он не выдумал. Подобную глупость он услыхал от того же Аверха, правда, с глазу на глаз.

– Я заведовал фондом номер пятнадцать. Это – позднее средневековье. Мы готовили новую экспозицию по созданию русского централизованного государства. Я подобрал экспонаты таким образом, чтобы преувеличить роль эксплуататорских классов в создании Московской Руси и преуменьшить роль трудового народа. В экспозицию я сознательно включил книгу троцкистского историка Глузского, использовав ее в качестве пропагандистского материала…

Приблизительно в подобных выражениях изъяснялся Аверх. Правда, на том собрании он почему-то не упомянул о злополучной экспозиции…

– Так… – Следователь оглядел написанное и почесал затылок. – Какие указания вы, гражданин Орловский, давали вашим сообщникам Иноземцеву и Кацману?

– Я не давал никаких указаний Иноземцеву и Кацману. Они работали в Музее всего месяц. В нелегальную организацию не входили.

– Угу, угу, – покивал следователь. – А почему же ты, проблядь, защищал их? Перед всеми защищал?

– Потому что они были невиновны, – пожал плечами Юрий. – Разве этого мало?

– Угу… Невиновны, значит… Ну, бля, гуманист! – Следователь покачал головой и вздохнул. – Ох, Орловский, отправлю я тебя все-таки в карцер. Там и не такие, как ты, мягчали… Невиновны… Может, ты скажешь, что и профессор Орешин, бля, невиновен?

Новый удар, на этот раз куда более тяжелый. Александр Васильевич Орешин, один из последних старых профессоров Столичного университета, каким-то чудом уцелел в эти страшные годы, устроившись с помощью друзей в нумизматический кабинет Музея. Александр Васильевич, душа-человек, неправдоподобно честный и блестяще эрудированный, всегда вызывал восхищение у Орловского. Еще в студенческие годы он читал статьи профессора по русской нумизматике, а позже часто беседовал со стариком в его тихом кабинете, где со стендов тускло отсвечивали древние монеты ~ молчаливые свидетели прошлого. Значит, им нужен Орешин…

– Я ничего не знаю про антисоветскую деятельность профессора Орешина. Юрий посмотрел следователю в глаза. – Не знаю! Антисоветскую работу в музее я вел сам.

Следователь внезапно рассмеялся, вернее, хихикнул и вновь помотал головой:

– Ну нет сил на тебя сердиться! Ну юморист, бля! Только что признался, что состоял в организации, – и работал один! Да ты бы хоть думал, прежде чем говорить, интеллигент паршивый!

Юрий мысленно согласился – получалось нескладно. Но «отдавать» им ребят и Орешина он не собирался. Даже если помочь им уже нельзя.

– Нет, я тебя, конечно, понимаю! – продолжал следователь. – Ты, бля, умный, кодекс читал. Хочешь по-тихому получить свои 58 через 10, срубить «червонец» и – тю-тю! Нет, хрен тебе! Ты у меня, проблядь, получишь для начала 58 через 11, а если и дальше будешь тянуть – то и КРТД – на полную катушку! Понял?

После подобной абракадабры следовало, конечно, переспросить – требовался перевод, но Орловский смолчал, предпочтя подумать самому. Кодекс он знал плохо. Правда, то, что статья 58, пункт 10, осуждала за «антисоветскую агитацию и пропаганду», ему было известно. Очевидно, пункт 11-й куда хуже. Что касается «КРТД», то ухо привычно зафиксировало: «КР» контрреволюционер, «Т» могло означать «троцкиста или „террорист“. Буква „Д“ оставалась загадкой, но и без нее картина выходила весьма мрачная.

Следователь ждал. Наконец он вздохнул и хмыкнул:

– А может, расколешься? Тебя ведь эти контрики на первом же допросе заложили. Возьмем Орешина – он тоже молчать не будет. А так – помощь следствию, туда-сюда. Глядишь, отделаешься «четвертаком»…

Выходит, профессор все еще не арестован! Орловскому на миг стало легче. Значит, надо молчать! Нет, молчать нельзя – надо что-то придумать! Сейчас же. Здесь.

– Ведь что самое обидное. Орловский, – голос энкаведиста внезапно стал тихим, почти что задушевным, – главным ты там не был: кишка у тебя, интеллигента, тонка. Крутил всем, очевидно, этот Орешин, а вы все были у него на посылках. А на полную катушку получишь ты. И знаешь почему?

Он выжидательно поглядел на Юрия. Тот не ответил, хотя сказать можно было много. Ребята, конечно, виновны лишь в том, что не пришлись по душе мерзавцу парторгу. Добряк профессор существовал в своем странном, далеком от жизни мире, даже не зная номера очередного съезда большевистской партии. А вот он, Юрий Орловский, действительно заслужил внимание жрецов адского конвейера. Правда, покуда его обвиняли совсем в другом, а значит, оставался какой-то шанс…