следуем за ее движением. Когда мышца начинает это движение после остановки, и особенно, если она расслабляется, она встречается с ресурсом. Иногда одновременно проявляется психологическое содержание, запечатленное в ней, иногда этого не происходит. Например, мы работаем с мышцей второй степени напряженности[11]. Мы входим в контакте мышцей, растягиваем ее, пока она нас не останавливает. Через некоторое время она позволяет нам пройти чуть дальше и снова останавливает нас. Потом еще немного. Мы можем почувствовать, что через какое-то время мышца становится мягче, и мы ощущаем под руками что-то похожее на волну или пульсацию. На следующей сессии мы можем пойти глубже и работать чуть дольше. И, наконец, проявляется ее психологическое содержание. При работе с «гипо-мышцами» мы сопровождаем мышцу в ее исходное положение после растяжения. Она сопротивляется, «не хочет» возвращаться на место, но как раз в этом движении может пробудиться импульс. Мы удерживаем ее не на границе возможности, как в случае в «гипер-мышцей», а перед тем местом, где она хотела бы остаться. Именно там она встречается со своим ресурсом.

Я стала создавать новую систему психотерапии, так как с самого начала не хотела разрушать систему защит. Работая в старом подходе, мы видели, что взламывание системы защит могло ввести клиентов в психотическое состояние. В нашем подходе клиенты не давали психотических реакций, но проблема оставалась. Мы либо поднимали слишком много материала, и, работая с мышцами клиента, в то же время включали в проработку его психологические проблемы. Тогда клиенты путались, количество материала переполняло их и сбивало с толку. Либо мы работали слишком мало на психологическом уровне, и тогда не происходило интеграции. Стало понятно, что необходимо опять что-то менять.

Нужно было обучить студентов работать со специфическими психологическими проблемами клиентов. К тому времени я прошла тренинг по гештальту и клиент-центрированной терапии Карла Роджерса. Мы стали использовать систему составления контрактов, для того чтобы фокусироваться на конкретных проблемах, а также стали более точно работать с различными уровнями телесного осознавания и конкретными мышцами. Мы перешли от работы вообще, к конкретной и точной работе.

В то же время мы проводили специальные исследования по психологическому содержанию, запечатленному в мышцах: мы проводили интервью, в котором просили клиентов рассказывать о темах, образах и ощущениях, которые «всплывают» при прикосновении к отдельным мышцам. Мы получили очень много ценной информации, но ее все же было недостаточно.

Итак, в течение пяти лет мы работали следующим образом: мы составляли контракт, мы говорили о телесных ощущениях, мы получали информацию из карты тела клиента. Мы начинали работать над созданием ресурсов в «гипо-мышцах» и продолжали работу до тех пор, пока информация, запечатленная в этих мышцах, не доходила до осознавания и они не получали ресурс. Если «гипо-мышц» не было, мы работали с не сильно выраженными «гипер-мышцами». Мы расспрашивали клиентов о появляющихся образах, символах, воспоминаниях, мыслях, чувствах и работали с этим в гештальте. При этом было не так важно, с чего мы начинали, в какой-то момент вдруг всплывало какое-то детское воспоминание. Потом мы предлагали найти импульс к движению, связанный с воспоминанием. Мы работали на уровне репэрентинга, помогали клиентам в разворачивании импульса, что приводило их к новым способам действия, к принятию новых решений. Сейчас, оглядываясь назад, должна сказать, что мы использовали в нашей работе гораздо больше катарсиса, чем сейчас.

В целом наш метод работы претерпел большие изменения. Мы начинали работать с телом, а сейчас наша терапия становится скорее более вербальной и все более и более точной. Мы используем тело для поддержки того, что происходит в вербальной работе, и очень точно и конкретно используем мышцы. Мы задаем вопрос: что делает эта конкретная часть мышцы? Тогда, через движение, если оно достаточно точно, материал клиента активизируется сам по себе. Затем для обеспечения клиента ресурсом мы включаем в работу движения из моторного развития ребенка. Это в некотором смысле помогает им вернуться к «истокам» движений. Тренируя их, клиент в конечном счете получает доступ к ресурсам. Получить доступ к ресурсам можно и используя прикосновения. Но для приведения мышцы в ресурсное состояние используется иной вид прикосновения, нежели прикосновение, целью которого является активизация психологического материала. Если в теле в ответ на прикосновение возникают «волны», но эти импульсы не приводят к активным движениям, доступ к ресурсам прекращается.

ПБ: Вы говорите о характере и защитах характера, как о чем-то, что в некоторым смысле позволяет человеку избежать боли. В связи с этим я вспоминаю о том, с чего мы начали наш разговор. Вы сказали, что после пережитого военного опыта вы приняли решение победить страх в мире. Что произошло с этим вашим решением? Как вы реализовали свою мечту в жизнь?

ЛM: Я действительно постаралась научить людей не бояться, и это — основная часть взятого мной тогда обязательства. Не бояться жизни. Не бояться гнева, боли и страха. Проверять жизнью наши основные решения и смотреть, движемся ли в сторону жизни и любви или удаляемся от них прочь. У людей есть право защищать себя, но, в конечном счете, для того, чтобы вырасти, нам приходится идти туда, где мы не можем этого сделать. Выбирая жизнь, мы неизбежно сталкиваемся с болью. Пережив войну, я видела самое плохое, что может произойти с людьми. И возможно это научило меня, что я могу вынести все, что угодно. Я утеряла потребность в защите на базовом уровне. Я получила дар от родителей, которые показали мне свою способность идти в жизнь и делать то, что необходимо, даже если это рискованно.

Вы не можете толкать людей в их боль и страх, но вы можете помочь им стать сильнее, и тогда они смогут столкнуться со своими эмоциями и смогут увидеть, в какой момент они сделали выбор ограничить свою жизнь. Самое плохое, что есть в структурах характера, это то, что они ограничивают нашу способность быть в контакте с собой, другими и миром. Они удерживают нас от способности жить. Здесь я в чем-то похожа на Райха. Я думаю, что он выбрал жизнь. Он заплатил за это огромную цену, но делал все, что мог, чтобы оставаться живым. Он делал это вопреки своему характеру. Его видение характера как панциря, существующего между нами и жизнью, до сих пор остается для меня ядром правды. Я не верю в разрушение панциря. Я создала систему, отличную от райхианской, в которой я помогаю людям выстраивать более сильное эго. Но я верю в радикальность его поисков. В своей сущности терапия должна быть