– Как утверждают на соседней вилле, три дня назад он уволил всю прислугу.

Эверард вдруг оживляется.

– А что насчет летнего домика? Я вижу его за кустами. Мы только там не были.

Они одновременно встают, и в глубине души Найла поднимается паника. На первом плане у него стоит обыск «Морской грезы», но ордер еще не прислали, а теперь его уводят в сторону. Безукоризненно одетые леди Ви и Филип Эверард мало похожи на помощников полиции. Зато у них есть то, чего нет у него: доверие всех миллионеров Мюстика. Найл продолжает верить, что найдет ответы, касающиеся исчезновения Аманды Фортини, на яхте, которая все еще маячит на горизонте, или на одном из быстроходных катеров, если ему все же удастся разгадать загадку.

Найл идет впереди всех по лужайке к летнему домику. Строение почти полностью скрыто разросшимися страстоцветами, слоновьими пальмами и жасмином. Оглянувшись, детектив видит, что леди Ви в неторопливом темпе следует за ним, стараясь не запачкать одежду. Теперь, добившись своего, она опять спокойна и невозмутима. Найл пока не может решить, правильно он поступил или совершил ужасную ошибку.

Детектив мгновенно забывает о своем беспокойстве по поводу нарушения следственного протокола, едва доходит до летнего домика. Все говорит о взломе. Кто-то в ярости выбил дверь, сорвав ее с петель, и разнес в щепки садовую мебель. Внутри на матрасе сбитая простыня, повсюду разбросаны бутылки из-под виски. По всей видимости, разрыв отношений привел Томми Ротмора к катастрофе.

– Бедный мальчик, – говорит леди Ви.

Она сняла шляпу, словно отдавая дань уважения у могилы; в деревянном домике действительно присутствует ощущение смерти. Детектив ступает по щепкам бамбука, оставшимся от мебели, и сердце его сжимается. Он останавливается, когда видит на дальней стене штук десять больших фотографий Аманды; все они забрызганы красной краской и напоминают граффити на лодке Лили Колдер. Черты девушки стерты мазками кисти.

Я помню Томми Ротмора еще мальчиком, который вместе с Лили и ее друзьями плескался в бассейне или бегал по пляжу. Томми был спокойным, воспитанным ребенком, достаточно умным, чтобы понять, какое место он занимает во всемирно известной династии банкиров. С годами его манеры не изменились, он остался тихим и задумчивым и не превратился в заядлого тусовщика и мажора, как многие его сверстники. Я видела его полгода назад, этого красивого молодого холостяка, под руку с Амандой Фортини. Меня удивило, что они вместе, но тогда мне показалось, что его серьезность послужит идеальным фоном для ее веселого характера. Трудно поверить, что за такое короткое время он мог пасть так низко. Некто потратил огромное количество энергии, разрушая этот летний домик, но наверняка не Томми, ведь так? Филип тоже, кажется, расстроен царящим тут разорением: его взгляд сосредоточен, когда он изучает испорченные фотографии на стене, что неудивительно, поэтому я жалею его и говорю, что оставаться здесь надобности больше нет. Соломон задает ему пару вопросов о том, когда тот в последний раз пользовался своим катером, который уже много месяцев томится в гавани. Мой друг спешит наружу, словно хаос может быть заразен.

Соломон сосредоточенно, с дотошностью, фотографирует картину разрушения на свой телефон. Я испытываю некоторое сожаление из-за того, что загнала его в угол, однако это сожаление не настолько сильное, чтобы заставить меня передумать. Пока Лили в опасности, я должна быть в центре расследования. Стою у двери, оглядывая поломанную мебель и грязные простыни, на которых кто-то спал. Вполне возможно, что Томми не имеет никакого отношения к исчезновению Аманды. Он мог остаться у своего друга, однако сейчас, когда многие разъехались по домам, выбор у него небольшой. Я все еще гадаю, куда он делся, когда ко мне подходит Найл.

– Мне нужно встретиться с Сашей Милберн. Она недавно навещала Томми, но сейчас не берет телефон.

Я удивленно смотрю на него.

– Я точно знаю, где она; мы можем воспользоваться моим багги.

– Спасибо, но я сам справлюсь.

– Разве, Соломон? Не забывай, тебе нужны мои связи.

Найл складывает на груди руки, как будто готовится защищаться от сильного удара.

– Хорошо, леди Ви, но только один раз. И пожалуйста, дайте мне слово, что потом поедете домой.

Я улыбаюсь ему вместо того, чтобы что-то обещать, потом говорю, что Саша будет в «Светлячке». Будь то дождь или солнце, молодежь собирается там, чтобы пропустить по стаканчику. Найл выглядит раздраженным, когда мы отъезжаем от виллы, направляясь на юг через центр острова.

Проезжаем мимо обновленного медцентра – и я вижу новые свидетельства того, что Мюстик меняется. Медцентр похож на пару шикарных бунгало. С одной стороны расположены операционная, маленькое терапевтическое отделение и две VIP-палаты, где больные могут дожидаться ближайшего рейса. У спортивной площадки появился павильон, и даже конюшни разрослись, чтобы принимать больше лошадей. Сегодня конюшни выглядят идиллически; три арабские кобылы пасутся в паддоке, ожидая, когда кто-нибудь пустит их в галоп вдоль Рутленд-Бэй.

С Соломоном приятно иметь дело: с ним не надо поддерживать светскую беседу, он рад молчанию. Вероятно, обдумывает свои вопросы к Саше Милберн.

Мое настроение поднимается, когда я вижу «Светлячок». Гостиница примостилась среди кокосовых пальм, и из ее окон открывается вид на Британния-Бэй. Мне всегда нравилась умиротворяющая атмосфера «Светлячка». В гостинице всего семь номеров, так что в баре «У Патрика» редко бывает многолюдно, зато там готовят великолепный мартини. Я скрещиваю пальцы – пусть Томми Ротмор будет там, в компании своих приятелей. Но когда мы подъезжаем, веранда кажется пустой.

– Соломон, ты часто бывал здесь? – спрашиваю я.

– Никогда.

Детектив внимательно осматривает тропические сады и рукотворные водопады, и я вдруг вижу окружающую обстановку другим взглядом. Пустые ведерки на барной стойке ждут, когда в них положат шампанское стоимостью триста долларов за бутылку; в обеденном зале с потолка свисает изящная люстра; столы застланы девственно-белыми скатертями. Я уже собираюсь спросить у официанта, когда в последний раз сюда приходила Саша Милберн, но тут Найл хлопает меня по руке.

– Ведь это она там, в глубине, да?

Я разглядываю молодую женщину, в одиночестве сидящую за столиком, и узнаю копну рыжих волос. Она из знаменитой богемной семьи, ее мать – преуспевающая модистка, а отец – гуру по образу жизни, постоянно сочиняющий руководства по тому, как самому, без посторонней помощи, обрести внутренний мир. Саша так сосредоточенно что-то пишет, что не замечает нас. Она вздрагивает, когда я окликаю ее; замечаю, что обложка на ее записной книжке такого же яркого красного цвета, что и ручка. Она быстро прячет их в сумку и напряженно ждет, когда мы подойдем. Саша уже не та веселая девочка, что играла с Лили и Амандой; я вспоминаю, как ее мать говорила, что в университете у нее случился кризис уверенности в себе. Нелегко иметь стильных и успешных родителей, во всем затмевающих тебя. У нее плохая стрижка, кожа покрыта веснушками; серый сарафан настолько блеклый, что делает ее практически безликой. Плохо, что она так мало внимания уделяет своей внешности; достаточно было бы кое-что чуть-чуть изменить, и она превратилась бы в красавицу, вышедшую из-под кисти прерафаэлитов.