Многие факты говорят о том, что Рылеевым и его сообщниками заговор не ограничивался. За ними стояли куда более могущественные фигуры, остававшиеся в тени. В список временного правительства были включены лица, вроде бы не имевшие отношения ни к «Северному», ни к «Южному» обществам. Члены Государственного совета Мордвинов, Сперанский, сенатор Сумароков и другие сановники. Революционеры твердо рассчитывали на серьезную поддержку в Сенате. Ничуть не сомневались, что он выполнит требования [22, 23]. Ну а после победы предполагалось созвать Всенародный собор (Учредительное собрание) и решить вопрос об устройстве России – республика или конституционная монархия.

«Северяне» отправили гонцов к Пестелю, договориться с ним. А в «Южном обществе» тоже осознали, что планы восстания на 25-летие царствования Александра потеряли смысл. Пестель уже составлял новые. Хотя он о «переприсяге» еще не знал, руководствовался собственными соображениями. Назначил выступление на 1 января. В новогоднюю ночь его Вятский полк должен был заступить в караулы в штабе 2–й армии в Тульчине. Намечалось арестовать весь командный состав, призвать войска к походу на Петербург – и это будет сигналом к общему восстанию.

Но Господь уберег нашу державу. Николай Павлович все еще ждал ответ от Константина. Однако рано утром 12 декабря к нему из Таганрога прибыл полковник Фредерикс. Привез от Дибича конверт с надписью: «Его Императорскому Величеству в собственные руки». О содержимом Фредерикс не знал. Пояснил лишь – в Таганроге не имеют сведений, где находится царь, поэтому такой же пакет отправлен в Варшаву. Но речь идет о делах чрезвычайной важности, поэтому Дибич приказал ему – если в Петербурге императора нет, вручить пакет Николаю Павловичу. Вот тут великий князь очутился перед выбором. Он еще лелеял какие-то остатки надежд, официально числил государем Константина. Он же и присягу принес! Мог ли он вскрыть конверт, предназначенный только царю, «в собственные руки»? Но информация была какой-то чрезвычайной, срочной. Опять же, облегчала выбор оговорка – требовавшая в отсутствие императора передать пакет Николаю. Он решился. Вскрыл конверт.

А содержимое могло привести в ужас кого угодно! Перед Николаем открылось то, о чем давно уже знали Александр I, Дибич, Милорадович, Аракчеев, а он даже не подозревал! В пакете было донесение о военном заговоре, раскинувшем по России обширную паутину. Правда, Дибич ошибочно указывал только один центр, на юге. Но сообщал, что у него есть ответвления в Петербурге и Москве. Докладывал, что уже отданы распоряжения об аресте Пестеля и еще нескольких руководителей. Называл ряд заговорщиков в столице. Каково было Николаю Павловичу неожиданно узнать, что и сам он, и все его близкие находятся на пороховой бочке? И все государство! Надо было действовать. Немедленно. Спасать страну, Самодержавие, собственную семью. Но для этого требовалось принять на себе обязанности, от которых он так долго уклонялся. Стать царем.

Николай I и его жена Александра Федоровна

Узнав о заговоре, Николай Павлович сразу вызвал Милорадовича и Голицына – как он считал – самых доверенных и информированных. Довел до них доклад Дибича, и решили арестовать названных в нем революционеров. Но выяснилось, почти никого из них в Петербурге нет. Они числились в отпусках. Это вроде бы подтверждало версию Дибича, что столичные злоумышленники съезжаются на совещания с «южанами» для совместных действий. Но было ясно, в Петербурге у них есть и другие сообщники. Милорадович торжественно пообещал поднять на ноги полицию и найти их.

И в этот же день, 12 декабря, из Варшавы вернулся фельдъегерь Белоусов. Привез подтверждение Константина об отказе от власти, его «благословение» Николаю на царствование. Но приехать в Петербург он отказывался и насчет официального акта отговаривался, что он не царь, ошибочно принесенной ему присяги не принял, поэтому и отрекаться от престола ему неправомочно. Ссылался, что официальный акт уже есть – Манифест Александра I, вот его и надо обнародовать.

Николай снова обсудил положение с матерью. Причем выяснилось, что о заговоре Мария Федоровна уже узнала, даже раньше сына. Накануне в столицу приехал из своих имений Аракчеев. Появиться перед Николаем, который не являлся императором и сам еще не признавал себя таковым, возгордившийся вельможа не счел нужным. Навестил только императрицу-мать, сообщив известные ему сведения о тайных обществах. Для великого князя решение теперь оставалось единственное. Официально принимать царскую власть. Хотя упрямство Константина добавило сложностей. Белоусов ехал из Варшавы другой дорогой, не через Прибалтику, а через Брест. Поэтому младший брат, Михаил, не знал об ответе Константина, так и сидел в Неннале. Ему послали повеление срочно возвращаться в Петербург – хотя бы засвидетельствовать отказ Константина.

А Николай опять вызвал Милорадовича с Голицыным, приказал готовить Манифест о своем восшествии на престол. Основные тезисы он продиктовал сам, объясняя случившуюся путаницу с наследованием. Редактирование хотел поручить литератору Карамзину. Но Голицын и Милорадович настояли передать работу Сперанскому – лучшему специалисту по составлению государственных актов. Собрать Государственный совет Николай велел на следующий день, 13 декабря в восемь вечера. Рассчитал, что к этому времени приедет брат Михаил. А обнародование Манифеста и присягу назначили на 14 декабря. Об этом известили только председателя Госсовета, митрополита Серафима и командующего Гвардейским корпусом Войнова. Для остальных перемену в верховной власти пока требовалось держать в тайне.

Но тайны-то просачивались! В этот же вечер, 12 декабря, Николаю Павловичу передали письмо «в собственные руки» от поручика Егерского полка Ростовцева. Он сообщил о высказываниях своего сослуживца, что нельзя допустить присяги Николаю. А сегодня поручик застал у этого сослуживца два десятка офицеров из разных полков, они говорили шепотом и при его появлении замолчали. Ростовцев предупреждал Николая – уже распространился слух об отказе Константина от престола, «противу Вас должно таиться возмущение, оно вспыхнет при второй присяге» и может обрушить в катастрофу всю Россию. Офицер завершал неожиданной просьбой: «Для Вашей собственной славы погодите царствовать».

Николай вызвал к себе самого Ростовцева. Тот действовал сугубо из благородных побуждений так, как понимал их. Не желал быть доносчиком и не назвал ни одной фамилии. Но подтвердил – готовится мятеж. Умолял, ради блага России, чтобы Николай ехал в Варшаву и упросил брата принять престол. Или пускай Константин приедет в Петербург и принародно признает брата государем. Николай объяснил: то и другое невозможно. «Брат мой отрекается, я единственный законный наследник. Россия без царя не может быть… Нет, мой друг, ежели нужно умереть, умрем вместе». Он обнял Ростовцева, оба прослезились, и великий князь заверил: «Наградой тебе – моя дружба».

После этой встречи Николай Павлович написал и отправил два письма в Таганрог. Одно Дибичу: «… Послезавтра поутру я – или государь, или без дыхания… Но что будет в России? Что будет в армии?..» [4]. Второе, близкое по содержанию, было адресовано князю Волконскому: «Воля Божия и приговор братний надо мною свершаются. 14-го числа я буду или государь, – или мертв» [28]. Теперь он был предупрежден. Знал об опасности. Не знал только об одном. Что заговорщики тоже были предупреждены!