Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С одной из папиных рыбалок в годы моего детства связана одна веселая история, о которой мало кто знает. Папа как-то купил тяжеленную резиновую лодку и решил вместе с друзьями — Шурой Ширвиндтом и Андреем Мироновым — ее испытать. Велели маме отвезти их (вместе с лодкой) на машине подальше от дома мельника в Плескове и высадить на берегу Пахры. Оттуда они должны были добраться на лодке обратно, до дома, пройдя вниз по течению километров десять. Вначале шло все по плану: мама высадила их у реки, за десять километров от мельницы — там, где дорога подходила ближе к речке, и уехала.
Папа, дядя Шура и дядя Андрей спустили лодку на воду — вот тут-то и начались неожиданности. Во-первых, выяснилось, что река течет в другую сторону. Во-вторых, на их пути оказались сплошные пороги, отмели, поросшие осокой и камышом островки и бурелом, сползающий на воду с берегов. По предварительному плану рыбаки должны были вернуться к мельнице за полчаса, но вот проходит час, другой и третий, а их все нет и нет!.. Мама возвращается с работы, а наших славных путешественников нет на горизонте! Солнышко уже закатывается…
Оказывается, все десять километров папа, дядя Шура и дядя Андрей несли эту тяжеленную лодку на себе. Они появились, запыленные, чумазые, валясь с ног от усталости, только в сумерках.
Уж не тогда ли зародилась в головах этой компании идея снять фильм «Трое в лодке» и сыграть в нем главные роли. Ситуация была практически по Джерому К. Джерому.
Так это было
Александр Анатольевич и Михал Михалыч перед отплытием
А еще одним из самых больших праздников детства для меня было пойти с папой в кафе-мороженое. На улице Горького было два роскошных кафе-мороженых — «Космос» и «Север». Подозреваю, что папа часто меня туда водил, потому что сам втайне обожал мороженое. А мороженое было тогда изумительное, такого сегодня нигде не найдешь.
Мы с папой созваниваемся каждый день, стараюсь навещать его почаще. Его характер, его свет, умиротворенность и сегодня абсолютно те же. Самое страшное его ругательство (с времен моего детства) звучит так: «Да ну его в болото!..» Кто-то сказал: воистину, страшен гнев человека, который гневается раз в году. Если папа, человек, который гневался раз в десять лет, говорил: «Да ну его в болото», мы с мамой цепенели, сердце уходило в пятки, это было сродни впечатлению от землетрясения. Но это было крайне редко и очень непродолжительно. Буквально несколько минут — и снова «мир и во человецех благоволение», доброта, легкость, любовь ко всему, что вокруг…»
Михал Михалыч в той самой лодке…
На Малой Бронной
Жаль, Эфрос проработал в Ленкоме недолго. Репертуарная политика Анатолия Васильевича, с точки зрения министерства культуры и горкома партии, не соответствовала названию театра — Ленинского комсомола. Театральный критик Анатолий Смелянский считал, что увольнение с поста художественного руководителя театра имени Ленинского комсомола было счастьем для Эфроса: оно избавило режиссера от той ответственности перед властью, которую предполагало любое официальное положение. «Он не должен был, — писал критик, — играть роль первого советского режиссера и подписывать письма против Солженицына, как это делал Товстоногов. Он не должен был соответствовать образу официально утвержденного диссидента, который навязали Любимову. Он мог не ставить спектаклей к революционным и партийным датам, как Ефремов. Им, в сущности, пренебрегли и оставили только одну возможность — заниматься искусством».
В 1967 году Эфроса сняли и перевели в Театр на Малой Бронной очередным режиссером (главным в то время был Андрей Гончаров), разрешив взять с собой любых актеров. Он взял нескольких человек, в число которых попал и я. На Малой Бронной вместе со мной работали Лев Дуров, Валентин Гафт, Николай Волков, Ольга Яковлева, Леонид Броневой, Александр Ширвиндт, Лев Круглый, Алексей Петренко, Олег Даль, Елена Коренева, Станислав Любшин, Геннадий Сайфулин, Георгий Мартынюк и Леонид Каневский. Для многих из нас годы работы с Эфросом стали по-настоящему звездными. «Актеры, игравшие в спектаклях Эфроса, — отмечала впоследствии театральная критика, — оставили в истории театра свой след, свою уникальную интонацию и неповторимый стиль».
В театре Эфроса, по выражению одного из критиков, «выкристаллизовалась свободная режиссерская манера, в основе которой лежал точный разбор «изогнутой проволочки» психологического состояния героев». Актеры его театра как будто бы не хотели ничего играть, боясь впасть в представление, в ложное правдоподобие. Им хотелось добиться на сцене простоты и естественности жизни, сохранив всю ее сложность и многоплановость.
Однако первый же поставленный Эфросом на Малой Бронной спектакль, «Три сестры», подвергся критике и был запрещен. После запрета другого спектакля — «Обольститель Колобашкин» по пьесе Эдварда Радзинского — некоторые актеры дрогнули и покинули опального режиссера.
В книге «Профессия: режиссер» Эфрос писал: «Иногда люди не понимают природу театра. Они сердятся, когда театр самостоятельно мыслит, имея дело с классическим произведением. Впрочем, по виду они спорят, конечно, не с самой идеей самостоятельности, а с тем, что в том или ином спектакле, по их мнению, классика искажена. Но при этом люди невольно выдвигают свое понимание, которое нередко бывает просто традиционным, привычным. Такая привычность легче прячется за словами, чем когда ей приходится предстать на сцене. Пишущим статьи об искусстве кажется иногда, что они знают истину, а театр ее не знает. Конечно, бывает и так, но плохо, когда при осуждении того или иного спектакля как бы незаметно просачивается мысль, что театр должен сделать только то, что уже известно критикам. Их собственные убеждения бывают им дороже, чем искренняя попытка понять и почувствовать чужое творчество».
Театр сатиры
Андрей Миронов пытался перетащить меня и Шуру в Театр сатиры: «Давайте вместе работать, Плучек вас очень любит». Я, может быть, более мягкий человек, чем Шурка, но на серьезные поступки решался первым. Первым и перешел в 1968 году к Плучеку. И Ширвиндт недолго маялся — последовал за мной. В «Сатире» нас приняли великолепно, прижились мы быстро.
Начинал со спектакля «Банкет». Я в нем играл главную роль — директора дворца бракосочетаний Елисеева, в учреждении которого ничего не делали, а только банкетировали. Но поскольку спектакль вышел в годовщину советской власти, кто-то усмотрел в нем намек на этот юбилей. Поэтому он прошел всего несколько раз, потом его сняли, хотя это была очень интересная постановка, там играли блестящие артисты: Анатолий Папанов, Георгий Менглет, Спартак Мишулин. Ну а постановщиком был наш общий друг, в то время режиссер нашего театра молодой Марк Захаров. Ах, какая была атмосфера, когда мы репетировали!
