— История повторяется, — сухо заметила Наташка, — но почему-то не в виде фарса. Точно так же пытались удушить Киселя, только не колготками, а твоим шарфом[2]. Нож! — приказала подруга тоном хирурга, требующего скальпель, и протянула открытую ладонь.

Я метнулась к столу и притащила сразу три — на выбор. Так все три ей в руку и вложила. Два из них она, чертыхнувшись, откинула в сторону. А в следующую секунду я увидела то, что на какое-то время отключило меня от происходящего: с правой стороны кухонного стола, рядом с перевернутой металлической кастрюлей валялся подаренный мне Настей глиняный кувшин с ромашками и васильками. В целости и сохранности. Я кинулась к нему и крепко прижала к себе двумя руками…

Кажется, я что-то говорила. Не помню. Все звуки в доме перекрыл яростный мужской вопль. Дальше было еще страшнее. Какая-то темная куртка с руками и ногами метнулась к нам от входной двери. Насчет головы — не помню, на тот момент я ее не заметила. В принципе, она должна бы наличествовать. Наташка ракетой отлетела к дверному проему неотапливаемого помещения, облюбованный ею нож взмыл вверх и лезвием воткнулся в деревянный потолок. Пришелец грохнулся на пол и придавил несчастную Пруткову своим телом. Прерывистые вздохи оборвались. Отсчет ее жизни пошел на секунды. Выхода не было, мое сознание сработало автоматически, причем с опережением бытия. Я метнула свой ненаглядный глиняный шедевр в район предполагаемого места нахождения головы бандита…

8

Наташка родилась под счастливой звездой. Единственная ее потеря, да и то кратковременная, — дар речи. Менее существенная, чем моя нечаянная, но такая короткая радость, — разлетевшийся вдребезги кувшин. Не сразу выяснилось, что незнакомец — родной сын Прутковой. Благодаря сумасшедшему вторжению сыночка, мамочка едва не свела окончательные счеты с жизнью.

Скорее всего, я действовала в состоянии аффекта, поскольку память не сохранила ничего из того, что рассказывала позднее Наташка. Времени ее насильственного кратковременного полета в дверной проем хватило на то, чтобы она в полной мере оценила сложившуюся ситуацию. После удачного приземления под грохот угодившего в табуретку, а посему разлетевшегося на куски кувшина, она вскочила не хуже игрушки-неваляшки и с рычанием кинулась на мужика, барахтающегося на Прутковой в тщетной попытке освободить свою верхнюю половину тела от моей верхней половины. Судя по решительной недвижимости, я и сама не догадывалась, как там оказалась.

В самый ответственный момент, когда Наташка собиралась треснуть злодея по голове сковородкой, он отчаянно заблеял: «Ма-а-ма-ааа!!!» Рука подруги дрогнула, и честь принять первый, хотя и ослабленный удар этой железякой по дружескому плечу выпала мне… Вот на этом моменте я и очнулась, с трудом воспринимая доносившиеся из-под меня жалобные причитания парня, сулившего нам с Наташкой в будущем златые горы, если мы откажемся от намерения убить его и его мать. Потому как не за что.

— М-м-му-у-у… — промычала Наташка, пошевелила нижней челюстью, утерлась рукавом и, скосив глаза на отдельно лежащую сковородку, осторожно, прислушалась к своим ощущениям. Не знаю, что услышала, но дальнейшее выговорила внятно, хотя и не своим голосом: — Ты ж ее, можно сказать, сам угробил… Бли-ин. Не дышит…

Вновь обретенная способность говорить придала подруге мужества. Мигом раскатив нас в разные стороны, Наташка брякнулась на колени перед лицом Галины. Голос вновь обрел силу набата:

— Нож, придурок! Нож давай, у нее же удавка на шее! Торчавший в потолке нож, как нельзя кстати, свалился на осколок моей загубленной мечты, напомнив о себе конкретным звяканьем. Дальнейшие действия были слаженными и четкими. Представившийся нам своим именем Олег, не прерывая рассказа о своей замечательной матери, трясущейся рукой держал чайную ложку, с трудом протиснутую через колготочную удавку. Наташка уверенно и поэтапно перерезала ее ножом. Ни я, ни Галина не мешали. Мне, например, хватало мелкой, бездумной суеты — закрыть обе двери: одну коридорную, другую — в летнее помещение, расправить одеяло на диване, поставить на газовую плиту чайник, хлебнуть от волнения подсолнечного масла из бутылки, перепутав его с минералкой… Масло слегка озадачило, напомнив пору детства и юности, когда оно пахло по-настоящему, а я от него сдуру нос воротила.

Выхватив из полиэтиленового пакетика кусочек черного хлеба, постаралась заесть им свои воспоминания. Тем временем Галина стала подавать первые признаки жизни. Для начала обрела второе дыхание. Не скажу, что нормальное, поскольку оно перемежалось диким кашлем, но зато являлось вполне осознанным. В первую очередь об этом говорил взгляд ее налившихся кровью и наполненных страданием, а потому особенно страшных глаз.

— Ирка, хватит жрать, звони в милицию и «скорую»! Олег, тащи с дивана подушки, у меня больше сил нет держать твою маму в приподнятом состоянии, спина отнимается, — плаксиво потребовала Наташка.

Галина неожиданно забила ногами, надо полагать, выражала решительный протест Наташкиному требованию вызова «скорой» и милиции. Едва ли она с такой активностью стала бы отстаивать свой кусок черного хлеба, который я дожевывала, причем не последний. Спасенная принялась рьяно отпихивать сердобольную Наташку, откуда только силы взялись. Отрывистые хриплые звуки, которые она при этом издавала, адресовались мне, во всяком случае, безумными глазами проводница таращилась именно на меня. Олег с подушкой в руках растерянно топтался около матери и уверял ее, что все будет хорошо.

Откусанный кусок хлеба, как назло, встал у меня поперек горла. Еще бы! После увиденного… В попытке его проглотить с помощью минералки я очередной раз хлебнула масла и поняла, что с этой минуты больше никогда не буду совершать необдуманных поступков…

Словом, пока я приводила себя в порядок, отплевываясь от насышенных вкусовых ощущений, ситуация на полу разрулилась в нужную сторону. Галина, удерживаемая сыном и подушкой в полусидячем положении, с полной самоотдачей дышала и не могла надышаться. Сил на сопротивление у нее больше не было, да и повода тоже.

Держащаяся за собственную спину Наташка с перекошенным лицом уверяла несчастную жертву в том, что ее желание — закон. Хочет сдохнуть на полу — вольному воля. Хотя любому дураку ясно, что больничные условия для этого куда лучше. Напуганный Олег выступал буфером, смягчая Наташкины слова заботой и лаской. Поглаживая мать по голове, тихо делился перспективой дальнейшей семейной жизни. Из его лепета я поняла только одно: однокомнатная квартира жилой площадью в восемнадцать квадратных метров — просто безразмерные хоромы для него, его жены, Ярика, Мурзилки и мамули. Можно будет сделать легкую ширмочку, чтобы отгородить мамуле замечательный уголок с видом на платяной шкаф. А если бывшая свекровь жены изменит свой здоровый образ жизни и не изменит своего завещания, то через энное количество лет подросший Ярик съедет в ее однокомнатную квартиру. И кто знает, вдруг, откуда ни возьмись, на Олега свалятся огромные деньги. На других же сваливаются. Например, как на Саньку Репьева в прошлом году. Выносил мусорное ведро в переполненный мусорный контейнер, высыпал туда его содержимое, да так удачно, что оно вывалилось обратно, прямо к его ногам, попутно прихватив и пару чужих пакетов. Санька тут же заторопился удрать, да случайно наподдал ногой одну из упаковок так, чтобы знала свое место — ближе к контейнеру. Пакет лопнул, явив Репьеву свое богатое содержание. В результате Саня вернулся домой с полным ведром, прикрытым специально прихваченной для этой цели с помойки грампластинкой. Общая сумма российских денежных купюр сведущими людьми называлась разная. Санька неделю с размахом кутил, пропивая свою зарплату (в тайник с находкой не залезал), и спьяну чего только не болтал. Жаль, что деньги оказались фальшивыми…