– Я тебя, вошь бородатая, спрашиваю: кого ты девкой назвал?

– Кто вошь, кто вошь?! – неожиданно заверещал карлик, дергая ручками и ножками. – Совсем, что ли, ослеп – не видишь, кого в лапе держишь! Так я тебе свою моноклю дам поносить! Нашел тоже вошь! Вот ручки! Вот ножки! Какая же я вошь!.. – А затем взвизгнул почти в ультразвуке: – А ну поставь меня сейчас же на ножки!!!

Могу сказать без преувеличения, что этот вопль потряс всех присутствующих. Даже Душегуба, хотя он и не показал виду. Наоборот, еще пару секунд подержав карлика в своей лапе, он угрожающе пробурчал:

– Если ты еще раз позволишь себе оскорбительное высказывание в адрес прекрасной Эльнорды, я тебя раздавлю, как самую настоящую вошь вместе с ручками, ножками, бороденками и моноклями!

И после этого разжал свой кулак.

Карлик камнем рухнул вниз с трехкратной высоты собственного роста. Однако у самого пола его падение резко замедлилось, и на глазах у изумленной публики он аккуратно встал на ноги. Но удивиться как следует он нам не дал, потому что тут же уселся на ступеньку, обхватил двумя руками собственную правую ногу, прижал ее к своей груди и завопил во всю силу своего фальцета:

– Ой-ой-ой! Зверюга безмозглая! Гризли говорящая! Шкура немытая! Чтоб из тебя мягкую игрушку сделали! Чтоб у тебя ухи отпали! Сломал мне ножку! Ну совсем, гад, оторвал! Как я теперь с одной правой ходить-то буду! О-о-о, моя любимая левая ноженька! Съедят теперь тебя, отделенную от тулова, собаки!..

– Ногу поменяй, – прервала Эльнорда своим музыкальным голоском его причитания.

– Чего? – не понял карлик.

– Ногу, говорю, поменяй! – повторила Эльнорда. – По твоей версии тебе левую оторвали. Что ж ты правую нянчишь?

Вот тут карлик и растерялся. Он выпустил из рук оторванную ногу и принялся ее разглядывать через свою лупу. А Эльнорда повернулась к воеводе:

– Не знаю, где правитель взял этого недомерка, видимо, в каком-то бродячем цирке. Но он мне надоел! Не будешь ли ты столь любезен, не проводишь ли ты нас в отведенные нам казематы?

– Ну какие казематы, госпожа! – смущенно пробормотал Шалай и покосился на Душегуба. – Просто в правом флигеле расположены комнаты для гостей… Отдельные…

– В казематы их! – вскочил на ноги карлик. – А этого, шерстнатого, на цепи! Чтобы лапы свои загребущие не распускал! Ишь ты, моду взял, левые ноги отрывать! Эдак в королевстве скоро все без левых ног останутся!

Тролль зарычал и повернулся в сторону бесстрашного карлы, но тут уж я остановил его:

– Душегуб, оставь карлика в покое! Не видишь, он тебя специально провоцирует.

– Кто карлик?! Кто карлик?! – тут же переключился карлик на меня. – Думаешь, бородищу отрастил, сразу всех оскорблять можно! Еще шляпу нацепил, старикашка длинномерный! Я, может, еще длиннее твоей бороду отпустить могу! А еще Конец называется! Еще разобраться надо, чей ты Конец! Еще…

В этот момент я не выдержал и щелкнул своими могучими пальцами. Карлик продолжал широко разевать свой рот, но больше ни звука не было слышно. Мы в полном молчании, но с глубоким интересом наблюдали за его попытками докричаться до нас. Наконец в растопыренном моноклем глазу появилось недоумение, потом растерянность, а потом паника. Но своих беззвучных воплей карлик не прекращал. Физиономия его от натуги покраснела, и он уже практически не закрывал рта.

Именно в этот момент с верхней площадки лестницы раздался спокойный голос:

– Твист, прекрати орать! Ты мешаешь правителю!

Карлик мгновенно захлопнул рот, а его монокль вывалился из глазницы, открыв крошечный испуганный глазик. Голос между тем продолжал отдавать распоряжения:

– Воевода левой руки, ты недопустимо задержался. Немедленно отведи гостей в предназначенные им апартаменты и возвращайся к себе. Завтра утром у тебя доклад правителю.

Шалай молча развернулся и, махнув нам рукой, двинулся вправо, под лестницу.

Карлик сел на ступеньку и горестно подпер ручкой свою щеку.

Под лестницей оказалась малоприметная дверка, в которую и нырнул наш воевода. Мы последовали за ним и оказались в коридоре, едва освещенном настенными бра. Свечи в них были вставлены через один, и их слабые огоньки уходили вперед редкой цепочкой, пропадая в дальней темноте.

Однако, несмотря на царивший здесь полумрак, Шалай бодро затопал вперед, по-видимому, хорошо зная дорогу. Мы, выстроясь цепочкой, шагали следом за нашим провожатым. И снова получилось так, что впереди шел я, а замыкал нашу компанию Душегуб.

Странный это был коридор – голые оштукатуренные стены без единой двери или арки, без какого-либо намека на вентиляцию, и в то же время абсолютно чистый, словно только что выметенный и протертый мокрой тряпкой.

Впрочем, по этому бесконечному, полутемному коридору мы шли совсем недолго. Уже через пару десятков шагов Шалай остановился, что-то неразборчиво промычал себе под нос и ткнул пальцем в правую стену. Его рука провалилась в штукатурку по локоть. Воевода удовлетворенно хмыкнул:

– Нам сюда… – и исчез в стене.

Я, слегка заколебавшись, шагнул за ним и тут же остановился.

Мы с Шалаем стояли в небольшом уютном холле. Паркетный пол был застлан пушистым ковром, стены отделаны темным деревом и ткаными шпалерами. В потолке неярко светились два закрытых матовым стеклом светильника. Эта совершенно пустая комната имела четыре абсолютно одинаковые двери.

Тут меня несильно толкнули в спину и тонкий хоббитский голосок недовольно проворчал:

– Посторонись, другим тоже хочется пройти.

Я отступил на пару шагов, и в холл ввалились мои друзья, ничуть не удивленные столь необычным переходом.

Все трое стали немедленно озираться, разглядывая помещение, а Шалай сделал широкий жест в сторону дверей:

– Вот ваши комнаты. Как сказал правитель, крайние предназначены для тебя, Гэндальф Серый Конец, и уважаемого Душегуба, а средние – для госпожи и вашего маленького товарища.

Фродо недовольно покосился на воеводу, но промолчал. Мы с Душегубом оглядывали маленькую прихожую со все возрастающим недоверием. А эльфийка, не говоря ни слова, направилась к одной из средних дверей, открыла ее, заглянула внутрь и, встав в дверном проеме, помахала нам точеной ладошкой:

– Спокойной ночи, мальчики!

Дверь за ней захлопнулась. Мы переглянулись и также потянулись к дверям предназначенных для нас комнат. Краем глаза я заметил, как Шалай огорченно покачал головой и нырнул в настенный гобелен.

Комната, в которой я оказался, была не слишком велика, и значительную ее часть занимала большая, довольно высокая железная кровать, украшенная большими никелированными шарами. В дальнем углу красовался умывальный столик весьма распространенной дачной системы: емкость с водой над краником и емкость для воды под раковиной. Рядом с этим гигиеническим устройством располагалось и второе, весьма напоминавшее тюремную парашу. «Вот мы и в каземате…» – невольно подумалось мне.