как в высшей степени позорная; это была наиболее бесславная участь, которая могла постигнуть Мессию. Если бы Иисуса побили камнями, как других мучеников, или обезглавили бы, как Иоанна Крестителя, это еще можно было бы вынести. Во времена Иисуса распятие было наиболее постыдным наказанием, как об этом ясно сказал Моисей: «…ибо проклят пред Богом всякий повешенный на дереве…» (Втор. 21, 23).

Моисей, конечно же, не имел в виду распятие на кресте, т. е. вид казни, использовавшийся римлянами и другими оккупантами (персами или греками). «Проклятыми» были богохульники, которых побивали камнями, и другие преступники, которых предавали смерти путем удушения; их трупы оставались висеть на перекладинах для устрашения. В своей неколебимой верности письменному слову и по причине буквального образа мысли, евреи, жившие позднее, осыпали проклятиями и другими унижениями тех, кого привязывали или пригвождали к крестам для казни. Вдобавок к этому осквернению распятые тела часто оставляли без погребения, на попрание псам, гиенам, медведям и стервятникам. Для всего древнего мира распятие было оскорблением. С точки зрения римлян, это был вид казни, характерный для варваров, хотя сами они широко его использовали. Сама казнь производилась рабами и наемниками.

Жертвами такого «варварского» способа казни также в основном были рабы или люди, принадлежавшие к низшим сословиям покоренных народов. Если жертвой оказывался римский гражданин, это было сенсацией. Хенгель говорит[140] об одном таком исключительном случае, который описан Светонием. Неверный охранник прокуратора Испании Гальбы был приговорен к смерти, так как отравил из жадности своего подопечного. Осужденный заявил о своих правах римского гражданина, после чего Гальба приказал повесить его на чрезвычайно высоком кресте,[141] выкрашенном белой краской. Прокуратор Сицилии, Гай Веррес, распял римлянина на побережье Сицилии, возвышающемся над материковой частью Италии, чтобы подчеркнуть совершенную бесполезность римского гражданства.[142] В провинциях прокураторы были наделены правом распинать как римлян, так и бунтовщиков. Хенгель пишет:[143] «Казни бунтовщиков и опасных преступников носили военный характер… Предполагаемый Сын Божий, который не мог спасти самого себя в свой последний час (Марк. 15, 31), который, напротив, просил помочь ему нести крест, вряд ли мог рассчитывать на сострадание низших сословий».

Впоследствии Павел в своей теологии обратил, так сказать, неизбежность в достоинство. Эрудированный еврейский теолог с хорошими связями, он, должно быть, осознавал, что Иисус из Назарета был невинной жертвой. Но он, вероятно, избрал особый стратегический путь: поскольку христианство вращалось по римско-эллинистической орбите, людям, для которых распятый человек был всего лишь обычным преступником, казалось, что Павел разделяет их мнение. Дабы придать больше веса собственному учению, он даже процитировал Моисея, который писал о повешенном как о «проклятом пред Богом»: Иисус принял на себя проклятие всего мира посредством своей «позорной» смерти на кресте, и потому стал Избавителем язычников, т. е. избавителем тех, к кому Павел и его преемники обращали свои писания. Другими словами, Павел признает проклятие креста и клеймо виселицы в своих знаменитых словах: «…для иудеев соблазн, а для эллинов безумие» (I Кор. 1, 23). Однако он также утверждает, что это проклятие освободило людей от Божьего проклятия, так что Христос стал Избавителем именно через смерть на кресте.

Христос искупил нас от клятвы Закона, сделавшись за нас клятвою, ибо написано: проклят всяк, висящий на древе, дабы благословение Авраамово через Христа Иисуса распространилось на язычников, чтобы нам получить обещанного Духа верою. (Гал. 3, 13–14)

Евангелист Иоанн рассуждает так же. Для него час распятия является одновременно и часом возвышения и прославления (Иоан. 3, 13; 8, 28; 12, 32; 12, 34; 17, 1; 17, 5). А Послание к Евреям утверждает, что Иисус «…вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление…» (Евр. 12, 2).

Ранняя христианская Церковь не могла принять крест в качестве символа новой веры. Блинцлер пишет: «Если что-то по-настоящему и смущало общину, так это факт, что почитаемый ею Мессия и Сын Божий принял позорную смерть на орудии казни, предназначенном для преступников».[144] Символом молодых христианских общин была рыба, намекающая на начало, на рыбаков и на Генисаретское озеро. Кроме того, у рыбы было тайное значение: греческое слово, обозначающее рыбу, было аббревиатурой, составленной из слов «Иисус Христос, Сын Бога-Спасителя». Крест проник в литургию лишь с течением времени – после того, как император Константин запретил казнь через распятие. Со II века и далее основным христианским символом был жертвенный агнец. Пятошестой (Трулльский) собор, состоявшийся в 692 г. н. э., настоял на необходимости изображений Спасителя в облике человека. Хотя уже в V веке Иисуса изображали на кресте, художники все еще не желали показывать его распятым. Вместо этого он стоял на небольшом пьедестале на кресте, с открытыми глазами, руки его были воздеты, словно для благословения, вокруг головы сиял солнечный диск, мистический символ избавления. Только с VIII века в христианском искусстве стали появляться изображения мертвого Христа на кресте.

Крест предоставляет нам три свидетельства в пользу историчности Иисуса. Во-первых, позор распятия никак не согласуется с попытками возвеличить его. Во-вторых, ни одно пророчество не говорит о том, что Мессия будет распят.[145] И, наконец, крест доказывает, что не евреи убили Иисуса, но он принял мученическую смерть как жертва Рима.

Маленькие несоответствия, недосмотры, неточности и нелепости в писаниях последователей являются очередным доказательством историчности Иисуса.[146] Любой автор, представляющий его как Мессию, упускает из виду тот факт, что это национальная фигура иудаизма, имеющая смысл только для евреев. Он тем самым сводит на нет христологическую попытку высвободить Иисуса из пут иудаизма и показать его как Избавителя всего человечества.

Следующий пример впечатляет еще больше. Иисус твердо верил в то, что мир близится к концу и что он, наряду с учениками и всем народом Израиля, увидит начало Царства Божьего, Парусию. Как оказалось, он ошибся (теологи иногда иронично говорят об «отсрочке Парусии»).[147] Эта кардинальная ошибка была основана на краеугольном камне учения Иисуса, и удивительно, что церковная цензура никак не скрыла этот факт.

К счастью, ни Павел, ни всеобъемлющая церковная цензура, последовавшая за ним, не смогли полностью утаить историческую основу, хотя и пытались сделать это, стремясь убрать все то, что могло приуменьшить славу Воскресшего Христа. Крошечная часть биографического материала все-таки просвечивает сквозь слой приукрашиваний, позволяя нам мельком увидеть подлинную личность Иисуса.

Глава четвертая. Рождение: как, где и когда

Рожден девой!

Лишь Матфей и Лука приводят генеалогию и обстоятельства рождения Иисуса. Оба говорят о зачатии от Святого Духа