заодно погасив и без того темнеющее небо, и задёрнула тонкую сетчатую занавеску с вышитыми на ней цветами.

— Здорово! — сказал Лёха.

Все закивали. Получилось, действительно, необычно. Как будто кто-то накрыл веранду полупрозрачной серой паутиной. Цветы, те, которые покрупнее, совсем расплылись и стали похожи на неведомых фантастических тварей, жутковатых и загадочных, слегка пошевеливающих лепестками-щупальцами.

— Ой! — Снова взвизгнула Юлька, на сей раз уже радостно, — Анечка! У тебя на голове цветочек!

Ванька рефлекторно провела рукой по медным волосам, пытаясь стряхнуть подрагивающую тень.

Людмила с порога любовалась своим дизайнерским решением.

— Так даже лучше, — резюмировала она, — а теперь давайте поиграем.

— Давайте в Мафию, — с энтузиазмом предложил Лёха.

— В Мафию — это банально! Много раз уже играли! У меня есть предложение поинтереснее.

Ванька вопросительно подняла правую бровь.

Кругленькая и румяная, как масленичный блин Галочка, сидевшая в офисе за соседним с Ванькой столом, громко хрустнула крекером и пробурчала с набитым ртом.

— Давай, Милка, не томи!

— Я предлагаю, чтобы каждый из присутствующих рассказал историю из своей жизни. Либо самую смешную, либо самую романтичную. Только, непременно, правдивую.

Идея всем понравилась. Многие вспоминали курьёзные случаи из детства, забавные и милые одновременно. Рыжая, коротко-стриженная Дина похожая на глупого немца из советских военных фильмов, которую за глаза называли Дикой собакой Динго, долго распространялась о том, как богатый, красивый мужчина делал ей предложение руки и сердца. Имени его она назвать не могла, по причине его широкой известности, а предложение, разумеется, гордо отвергла. Лёха позабавил всех вариациями на классический сюжет: «Я из моря вышел, а плавки там остались». Людмила, явно подготовившаяся к игре, красиво и с уместной долей иронии рассказала, как они с одноклассником случайно отстали от школьной экскурсии в Семёново и, желая выбраться самостоятельно, заблудились среди полей и просёлочных дорого, как были застигнуты ливнем, который пережидали на полуразвалившейся автобусной остановке, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Как случайно (само собой как-то получилось) поцеловались.

— И это, — завершила Людмила свой рассказ, — был первый поцелуй в моей жизни!

История была так хороша, что тронутые до глубины души слушатели даже зааплодировали.

— Твоя очередь Анечка!

— Да! Давай смешное что-нибудь, у тебя хорошо получается! — Юлька в предвкушении завертелась на стуле.

— А меня однажды лошадь поцеловала, — неожиданно для себя самой заявила Ванька.

За столом притихли, а Юлька даже высунула синий от черничного варенья язык.

— Лошадь?! Какая? Игрушечная?

— Не, — отмахнулась Ванька, — настоящая. Мне лет шестнадцать было, и я пошла поздним вечером одна на конюшню. Мне тогда конь один никак не давался. Имя странное — Портфель. Вороной, без единого пятнышка. Красавец редкостный, но и стервец тот ещё. Не признавал меня, не слушался, сбросить норовил. Вот, и пошла с полными карманами сахара, чтобы наедине с ним подружиться. Там темень непроглядная. Иду и шагов своих не слышу, и ног от страха не чувствую. Как с закрытыми глазами по болоту пробираюсь. А со всех сторон сопенья и похрапывания, и шорохи какие-то непривычные. Дошла до его стойла, через загородку заглядываю, а там пустота. Мрак сплошной. Вдруг, из этого мрака теплом повеяло прямо в лицо. А потом — раз! И Портфель этот своими губищами огромными, мягкими в лицо мне ткнулся и снова в темноту ушёл. Вот, так…

Все молчали, даже Галочка перестала хрустеть. Первым очнулся Лёха.

— А где ты в нашем городе ночью конюшню-то нашла?

— Не в нашем. Дед у меня на Кубани лошадей разводит. Гостила у него летом после школы. С тех пор не была.

— Анечка, какая чудесная история! — Юлька запрыгала вместе со стулом.

— Немного не завершенная, — заметила Людмила, — Вы с конем-то подружились после этого?

— Конечно! Правда, иногда, всё равно, спорили немного. Но это уже так…, по-дружески. Как с тобой.

9

«Ко-ко-е всё зелёное, ко-ко-е всё красивое! Ко-ко-е солнце жёлтое! Ко-ко-е небо синее! Ко-ко, ко, ко!» — напевала Ванька песенку из старого мультфильма, несмотря на то, что зелени и красоты было уже практически не видно. Она помахивала ведёрком, полным спелой смородины и сетовала на скоротечность выходных дней и жизни в целом. «Завтра уже на работу, а я опять уборку в квартире не сделала!» — горевала она, — «Вот, как нагрянет завтра Марьиванна! Как достанется мне «на орехи»! Там же ужас ужасный!»

Она не стала включать верхний свет в комнате, а, пробравшись к столу, нажала на выключатель светильника.

— В полумраке не так заметно, что пол не метён, — пробормотала она, поставила ведёрко с ягодами на стол и, обернувшись, замерла в нелепой позе героя немого кино, выпучив глаза, открыв рот и вытянув вперёд руки, как бы пытаясь защититься от надвигающегося на неё злодея, сжимающего в скрюченных пальцах бутафорский кинжал. Удержаться на ногах в эти бесконечные первые секунды её помог только временный паралич. Когда он прошёл, девушка медленно опустилась на пол.

— Мне конец! — сообщила она золотистому длинногривому жеребёнку, смотревшему на неё со стены умными карими глазами.

Лошади. Рыжие лошади всех оттенков табуном неслись вдоль комнаты к им одним видимым просторам. Между ними мелькали человеческие фигуры с красноватой кожей и миндалевидными глазами, и ещё какие-то… не совсем человеческие. То ли греческие сатиры, то ли персонажи других, давно позабытых мифов. На заднем плане виднелись пальмы, и угадывалось море, как на картинах Гогена.

Ванька с низкого старта рванула вон из комнаты и вернулась, волоча ведро, полное воды и половую тряпку. Но снова замерла, не в силах отвести глаз от росписи, замечая всё новые и новые детали, открывавшиеся так внезапно, как будто не были написаны раньше, а проступали только сейчас, одна за другой, словно невидимый и неведомый художник продолжал творить свою картину на глазах у восхищённой публики.

— Художник, мать его! — прорычала Ванька, брякнув ведро на пол, так, что часть воды выплеснулась, а оставшееся заволновалось, заходило от края к краю, напоминая, что оно — часть великого океана.

Автор картины не оставил подписи, но сомнений по поводу личности живописца у Ваньки не возникло ни на секунду. Она размышляла сейчас только о том, что сделать в первую очередь. Наказать виновного, или уничтожить «шедевр» который грозил ей выселением из ставшей уже родной комнаты и последующими невзгодами, сопровождающими жизнь бомжа в мегаполисе.

Включив, наконец, верхний свет, она подошла вплотную к стене и, сперва аккуратно, потом сильнее и сильнее стала тереть кончиком мокрой тряпки длинный узловатый палец какого-то антропоморфного существа. Краска оказалась быстросохнущей, и ванькины усилия не произвели на существо никакого заметного впечатления. Оно продолжало смотреть с