– Вирке, это седло обошлось мне в сотню золотых!

Я мстительно кинула нож остриём прямо в отшлифованный кожаный бок великой ценности и хлестнула Скотину.

Замок действительно начал виднеться, как только мы выбрались из-под заклятья холмовиков. Чёрная холодная громада раззявила пасть ворот и звала забыться в её объятиях, смириться с участью и позволить себе роскошь ничего не решать. Аккуратная притоптанная дорожка начиналась у подъёмного моста и петляла между холмами, путая, завлекая, играя в прятки. Предлагая нечто, о чём я давно мечтала, но никак не решалась попросить у богов.

Раздумья заняли бы вечность. Решающий судьбу выбор, несостоявшаяся жизнь, брошенные богатства…

Лошадь уже несла прочь от опостылевших стен, и удерживать её почему-то не было ни малейшего желания.

И тогда Белен понял, что я не собиралась возвращаться. Думала, седло его остановит? Ха! Он вскочил на спину несчастной кобылы прямо так, не жалея ни её хребта, ни своих… достоинств, ударил беднягу (нашёл крайнюю!) и пошёл в погоню.

«Он не может меня догнать! Не должен!», – а из горла вырывалось сипение. Можно подумать, это я неслась сломя голову после и без того тяжёлого дня, при этом терпя заносчивую девицу на спине. Но Тварь, хоть и оставалась той ещё тварью, в тот раз со мной согласилась: она догадывалась, что обычно обозлённые отвергнутые мужчины не сохраняют доброе расположение духа, так что лучше держать их на расстоянии. Которое, между прочим, стремительно сокращалось. Я подхлестнула лошадь.

– Стой, дура!

И правда захотелось остановиться. Высказать брату (да, брату!) всё, что думаю по поводу произошедшего, напомнить, что в последний раз, когда он назвал меня дурой, я сломала ему палец (на ноге, но всё же) и ещё раз освежить в памяти, как больно может ударить оскорблённая женщина. И словом и коленом. Но если бы он поймал меня тогда, уже бы не выпустил. Я слишком хорошо знала Белена, чтобы сомневаться.

Бегом, бегом, скорее!

– Вирке, вернись!

И не подумаю!

Он нагонял, с каждым прыжком, шагом, движением становясь всё ближе. Ближе, чем я могла выдержать.

– Вирке, прошу тебя!

Нет! Пожалуйста, нет! Не хочу, не могу, не стану! Я имею право на собственный выбор, на собственную жизнь. И никто не лишит меня её. Особенно Белен. Не снова.

Холодные цепкие лапы страха оглаживали спину, стекая ледяным потом, путали и без того превратившиеся в паклю волосы, тянули назад – и сдаться.

Никогда!

Я сильнее огрела бедную кобылу, выбивая остатки сил. Сдохни, если понадобится, но унеси меня отсюда!

Тонкая золотая нить, едва слышно звеня, плакала, разрываясь надвое. У неё не оставалось сил гореть, соединяя два пышущих холодной ненавистью сердца. Липкая паутина клоками стекала с плеч, рук, лица. Запутавшаяся муха чудом обрела свободу и не желала её выпускать. И не только тело избавлялось от невидимых пут: магия встрепенулась, расправляя затёкшие крылья и запела в полную силу.

– НЕ-Е-Е-ЕТ! – крик растворился в ветре испуганным писком, но не умолк. Продолжился, усилился, цепляя деревья, впитываясь в землю, превращаясь в угрожающий и несущий смерть гул.

Зелёный ковёр под ногами содрогнулся в ответ на зов, Великая Богиня-Мать ответила, вняла мольбам: никто не обидит её чадо. Земля вздулась, наполненная мощью, затряслась, пропуская меня и пугая, останавливая несущегося следом всадника.

Белен успел перепрыгнуть один струп на теле Богини, второй… На третьем Земля разверзлась, оглушая преследователя, заставляя Вороную встать на дыбы, отделяя меня от бывшего брата стеной слепящего света.

– Вирке! – безнадёжно; горестно; потерянно.

Я не оглянулась.

***

Свобода – это прекрасно и завораживающе. Но почему никто не предупредил, что в довесок к ней идёт испорченное платье и в кровь разодранные локти? Падение, погоня и длительная прогулка на жаре оставили на теле немало следов, и я не обольщалась: перепачканная и измученная ведьма, хоть и выглядит многообещающе, уважения встречным не внушит. С собой – ни монеты; про сменную одежду и говорить нечего. Гадину не загнала, и то ладно. Но путешествовать в подобном виде ниже моего достоинства. Ладно, в конце концов, я ещё леди, хоть по виду и не скажешь. Впереди виднелись дома, вилланам всё ещё полагалось считать меня госпожой и пытаться услужить. А если нет… Ну, я же снова грозная колдунья, верно? Так что, угрозы, шантаж и много других чудесных способов общения к моим услугам.

Я забарабанила в дверь, показавшуюся смутно знакомой.

– Госпожа! – открывшая женщина, в первый момент слегка обескураженная подобной вежливостью, не то попыталась сделать реверанс, не то просто осела от удивления. – Что случилось? Ой, проходите, леди Вирке! Я могу вам чем-то помочь?

Всё та же пыль по углам и мрачная темнота светлым днём. Я тут уже бывала: на этой узкой скамье лежала, свернувшись клубочком, непрерывно чихающая девчонка, уже начинавшая свистеть грудью, а не дышать.

– Как ваша дочь, милейшая? Всё ли хорошо? – из вежливости поинтересовалась я. А что? Может я просто зашла полюбоваться на свою работу.

Неуклюжая суетливая хозяйка торопливо отчиталась:

– Спасибо, госпожа, всё чудесно! Тахра благодаря вам полностью здорова. Она в поле помогает отцу. Прикажете сбегать за ними?

Ох, как же её имя? Она явно представлялась, когда меня приглашали сюда в прошлый раз, но я не посчитала нужным запомнить. Я сдержанно улыбнулась:

– Не стоит, я и так вам верю.

– Может, молока? Простите, госпожа, – она метнулась в сторону, схватила одну кружку, но посчитала недостаточно чистой и тут же сменила на другую, спрятав первую в карман передника.

– Вирке. Можете звать меня Вирке, я вполне это переживу, – пора бы уже начать обходиться без «благородной» и без «леди».

– Простите, леди Вирке, – Лиса (точно, её зовут Лиса!) рассеянно вертела сосуд в руках, видимо, уже забыв о предложенном угощении или смутившись тем, что решила попотчевать важную гостью детским питьём. А жаль. От молока я бы не отказалась, но не напоминать же теперь.

– Прощаю, – отшутилась я, но, кажется, женщина восприняла сказанное всерьёз. Раз так, поиграем в ростовщика и должников. – Когда я посещала вас в прошлый раз, я оказала вам некую услугу.

– Да, леди. Вы очень, очень нас выручили! Да благословит Богиня ваш путь! Мы так вам благодарны!

– Вы же понимаете, Лиса, – я с наслаждением отметила: женщина ну никак не ожидала, что я её вспомню, – что одними благодарностями здесь не обойтись. Насколько мне подсказывает память, мы договорились на услугу. Как считаете, не настало ли время платить по счетам?

Вспугнутые с куста соловьи создали бы меньший переполох. Лиса заметалась по крошечной комнатушке, сбивая всё на своём пути, роняя посуду на пол и с хрустом топчась по черепкам, попеременно хватаясь за сердце и за припрятанную, как она считала, крайне тщательно, среди тряпья шкатулку. Я сидела с прямой спиной и непроницаемым лицом, делая вид, что подобное поведение совершенно нормально. Хотя, если сравнить с другими произошедшими за день событиями, то, пожалуй, так и есть.