— Работать он, конечно, уже не будет, — продолжил Пич. — Еще бы: так облажаться. До сих пор не пойму, что на него нашло. Какая потеря для археологии! Отличный был малый. Разбирался в керамике, как никто.

Он поднес склеенные черепки к лампе и покрутил в пальцах — убедиться, что не осталось зазора.

— Форма для беджи? — спросил Флин наугад, зная, что единственный и наилучший способ разговорить коллегу — поболтать на его любимую тему. Пич кивнул, аккуратно положил склейку на стол и поднял другой осколок глиняного горшка.

— Из поселения рабочих в Гизе, — ответил он. — Взгляни сюда.

На черепке виднелся стертый оттиск печати — иероглифы в картуше: солнечный диск, колонна-джед и рогатая гадюка.

— Джедефра, — прочел Флин.

— Это единственное на всю Гизу упоминание о сыне Хеопса, если не считать картушей, обнаруженных в траншее солнечной ладьи. Ну не круто ли?

— Очень круто, — согласился Флин.

Он выдержал паузу, глядя, как Пич откладывает черепок с оттиском и начинает копаться среди других, ища соседние, после чего осторожно продолжил:

— А что он еще говорил?

— Кто?

— Фадави. Ну, когда вы встретились… Он еще что-нибудь сказал?

— А-а, ты вот о чем… — Вопрос, казалось, поставил Пича в замешательство, словно он уже закрыл для себя эту тему. — Честно говоря, он больше бубнил себе под нос. На него теперь жалко смотреть. Совсем отощал, обносился, бедняга. Если помнишь, он всегда очень следил за собой, такой был ловелас… впрочем, слово «плейбой» было бы уместнее. Не то чтобы я знал… Короче, сейчас от него мало что… ага!

Он поднял еще два черепка: их зазубренные края идеально совпали.

— Фадави, — напомнил Флин, чтобы коллега не отвлекался от темы.

— Что? А, ну да. Так вот, он все твердил, что невиновен. Мол, это все недоразумение, его подставили… Печально. Если я правильно понял, улик там — на полмузея. Кое-что будто бы даже из гробницы Тутанхамона. Зачем он в это ввязался, не представляю…

Алан горестно покачал головой и, наклонившись вперед, выдавил полоску клея на край очередного черепка, прижал к нему второй и стал рассматривать под лампой на предмет аккуратности стыка.

— А меня он не вспоминал? — спросил Флин как бы между прочим.

— Хм-м? — Пич, прищурившись, поворачивал черепки так и этак.

— Меня не вспоминал? — громче повторил Флин.

— Вспоминал, как же. — Пич на миг поднял глаза и снова вернулся к керамике. — И не самыми приятными словами. Совсем неприятными, если честно. Я, конечно, в курсе, что это ты поднял тревогу и так далее, но…

Пич затих, как только увидел, что стык вышел неровным. Он досадливо цокнул языком и склонился к самой лампе, пытаясь ровнее совместить осколки.

— Так что он сказал? — продолжал допытываться Флин.

Ответа не последовало.

— Что сказал Фадави, Алан?

— Даже повторять не хочется, — пробормотал Пич, заново прижимая черепки друг к другу. — Он завелся, и… ах, чтоб тебя!

Черепки рассыпались. Пич исподлобья взглянул на собеседника, словно говоря: «Не отвлеки ты меня дурацкими расспросами, ничего не случилось бы» — и потянулся за клеем, но Флин сдвинул тюбик, отвлекая внимание на себя.

— Так что он сказал, Алан?

Несколько мгновений Пич буравил коллегу взглядом, потом устало вздохнул, отложил черепки и выпрямился.

— Если верить слухам, примерно тоже он высказал тебе в суде после оглашения приговора. Я думаю, ты не забыл.

Еще бы. Такое не скоро забудется.

«Я тебя убью, Броди! — кричал тогда Фадави. — Но сначала кастрирую, предатель чертов!»

— Вряд ли он именно тебя имел в виду, — произнес Пич.

— А кого же?

— Ну, то есть он это не в буквальном смысле сказал. В конце концов, археологи не бандиты. Правда, теперь он уже бывший археолог — работы ему больше никто не даст. И как его угораздило… Можно? — Пич показал на тюбик «Дуко». Флин передал клей, и Пич снова навис над столом.

— Идешь сегодня к Дональду на презентацию? — спросил он, меняя тему. — Будет весело, если только его придурочный друг не заявится.

Флин помотал головой и поднялся уходить.

— У меня в пять утра самолет до Дахлы. Удачно повеселиться.

Флин открыл дверь, и тут Пич добавил:

— Кстати, Фадави что-то говорил насчет оазиса.

Броди замер и оглянулся. Алан продолжал колдовать над черепками, совершенно не обращая внимания на то, как отреагировал Флин на небрежно оброненную фразу.

— Я, признаться, мало что понял из его слов, — продолжил Пич, не отрываясь от работы. — Это было похоже на бред. Он твердил, будто что-то нашел. Или узнал… Не помню, одно из двух. В любом случае это касалось оазиса. Он, мол, решил никому не рассказывать, даже если будут расспрашивать. Отомстить таким образом. Такой взвинченный был, все руками махал, а сам на ногах еле держался. Грустно по большому счету. Кстати, я тебе не рассказывал о ярлыках винных кувшинов из Абидоса? Вор не вор, а в керамике он разбирался, ничего не скажешь.

Флина в дверях уже не было.

Сидя на песчаном гребне, Фрея под шорох песка читала последнее письмо Алекс. Голос сестры, как живой, звучал в ушах.

«Оазис Дахла, Египет 3 мая

Дорогая моя сестра!

Фрея, я начинаю письмо с этих слов, потому что, несмотря на годы, пролетевшие с нашей последней встречи, последнего разговора, несмотря на все обиды, я ни на миг не переставала думать о тебе. Ты моя младшая сестренка и, что бы между нами ни случилось, всегда ею останешься, а я всегда буду тебя любить.

Хочу, чтобы ты это знала, поскольку в последнее время будущее видится мне довольно неопределенным, полным теней и сомнений. Если не излить душу сейчас, то иного случая может не представиться. Поэтому повторюсь — я тебя люблю. Сильнее, чем могу выразить. Сильнее, чем ты можешь вообразить.

Пишу тебе поздним вечером: в небе полная луна — такой большой и яркой ты никогда не видела. Все моря и кратеры как на ладони. Кажется — протяни руку и коснешься ее. Помнишь, как папа рассказывал о том, что луна — это дверь и если забраться к ней и толкнуть, откроется проход в другой мир? Помнишь, как мы фантазировали, на что он похож — волшебный, чудный мир-сад, где цветут цветы, журчат водопады и летают говорящие птицы? Не знаю, как тебе объяснить, но совсем недавно я заглянула по ту сторону двери. Там все точно так, как мы представляли, даже еще чудеснее. Когда видишь этот волшебный мир, поневоле начинаешь надеяться. Где-то далеко, сестренка, всегда есть дверь, а за дверью — свет, каким бы темным ни казалось все вокруг.