– Просто любопытно. Раз уж мой муж решил показать вас всем жителям Лимана, то я хочу быть первой, кто увидит хотя бы одного Воина в его настоящем обличии.

– Разве это так важно? – Флэк едва поспевал за этой женщиной, шла она очень бодро, словно спешила выйти за пределы дворца.

– Почему вы так разговариваете со мной? Дерзите, почти как мальчишка.

– Извините, но мы, Воины, не приучены вести светские беседы с такими дамами, как вы.

Они вышли через главный вход и свернули налево по аллее, идущей вдоль берега реки. Вода в этой притоке была чистая, светлая, она искрилась на солнце и отбрасывала блики на нежную зелень берегов. Вдоль дорожки, вымощенной белым камнем, росли цветущие деревья, ветер сдувал с них лепестки и те падали на землю, превращаясь в разноцветную пыль. Здесь царила вечная весна, солнечная, теплая и нежная.

– Расскажите мне что-нибудь, – попросила женщина.

– Что вас интересует? – Флэк не знал, о чем можно говорить с ней. – Может быть, вы представитесь для начала? Сложно разговаривать с человеком, не зная его имени.

– Вы любите задавать вопросы, да? – она улыбнулась едва заметно, и лицо её стало добрее. – Я думала, что в Лимане все знают имена Правителя и его жены.

– Вопрос в том, сколько у Правителя жен, и какая из них настоящая. Людям показывают одну, но мы, Воины, знаем, что вас несколько. Так как ваше имя? – Флэк остановился.

– Вы слишком резкий и грубый для человека, находящегося во власти Правителя. Но так и быть, я скажу вам, как меня зовут, – она немного помолчала, глядя куда-то мимо Флэка, – Евгения.

– Спасибо. Вот теперь можно и поговорить, если вы так настаиваете, – Странник медленно пошёл вперед.

– Как у вас это получается?

– Что?

– Манипулировать людьми?

– Я никем не манипулирую. Вы могли бы не называть мне своего имени, это ничего не изменило бы, – Флэк пожал плечами и насторожился. Разговор был странным и эта женщина, Евгения, не внушала ему доверия.

– Кто знает, – задумчиво протянула жена Правителя. – Послушайте, Флэк, – она перешла на шёпот, – мы отошли достаточно далеко от дворца, и я могу говорить свободно. Расскажите мне, что происходит в стране? Мне кажется, Правитель задумал что-то нехорошее, и я очень боюсь за свою жизнь.

– Ничего не происходит, – Флэк напрягся. Наверняка её подослали, чтобы вытащить из него какую-то информацию. – Всё хорошо, тихо и спокойно, как никогда раньше. Вам не о чем переживать. Тем более, вы – жена Правителя, вас будут защищать лучшие военные, может быть даже Воины. Но ничего не случится, поверьте мне.

– Вы лжёте.

– С чего вы взяли?

– Я вижу вас насквозь, Странник. Зачем вы приходили к моему мужу? Неужели просто поговорить о снятии завесы тайны с личностей Воинов? – она остановилась и, обогнав Флэка, встала прямо перед ним.

– Не собираюсь с вами обсуждать мой разговор с Правителем. Уходите, вы свою задачу выполнили. Оставьте меня здесь, я буду дожидаться Лицедея, – Флэк мрачно взглянул в глаза этой женщине и спешно отвел взгляд, смутившись. Она вела свою игру, пытаясь найти ответы на волнующие вопросы, попутно, совершенно не стесняясь, похотливо разглядывала Флэка. Он сразу прочел это в её глазах. Когда первая волна непонятного смущения прошла, Странник почувствовал злость. – Не смотрите так на меня, Евгения.

– Флэк, я знаю, как живут Воины и чего им на самом деле надо. Власти, славы, денег – всё самое лучшее, что можно взять от этого мира. И вы – такой же. Я могу вам помочь.

– Мне не нужна ничья помощь! – Флэк обошёл её быстрым шагом и продолжил путь. – С чего вы и ваш муж решили, что я нуждаюсь в помощи? Мне не нужна власть! Думаете, я не понимаю, зачем вы здесь? Вы пришли за информацией, вы пытаетесь надавить на меня. Но ваши попытки смешны, и мне противно смотреть, как вы, взрослая женщина, разглядываете меня глазами, полными похоти. Вы слишком далеки от реальности и ничего не понимаете в настоящей жизни.

– Это вы ничего не понимаете, Странник. Знаете, каково быть одной из жен? Ни одна женщина никогда не сможет с этим смириться. Я хочу быть одной единственной, но моя красота и свежесть не вечны, увы. И мне на смену приходят всё новые и новые девушки, одна прекраснее другой.

– Должно быть, это бьет по самолюбию очень сильно, раз вы готовы броситься на Воина, – Флэк ухмыльнулся, ни капли не пожалев эту женщину. – Я видел рыжеволосую девушку в окне, она тоже новая жена?

– С татуировками? Да… Самая любимая, потому, что молодая и довольно необычная, – Евгения зло посмотрела перед собой.

– Хорошо, что у меня нет жены. Вы, женщины, такие сложные.

– Вы ничего не понимаете, Флэк!

– Да всё я понимаю. Вы хотели выслужиться перед мужем и достать нужную ему информацию, склонить меня на его сторону. Чтобы я принял предложение. Чего тут непонятного? – он снова остановился. Евгения молчала, опустив взгляд. А после произнесла быстро:

– Всего доброго, Странник, – с этими словами она схватила его за руку, вложив что-то в ладонь, и ушла быстрым шагом.

Флэк ощупал сверток и понял, что это – записка. Он не стал разворачивать её, а просто убрал в карман. Что могла написать Евгения ему, Воину, которого она видела впервые? Погрузившись в раздумья, он медленно брёл вперед, осыпаемый легкими розовыми, фиолетовыми и белыми лепестками. Но царящая вокруг весна виделась Флэку в этот момент в минорных, осенних тонах. Он чувствовал себя потерявшимся щенком, одиноким и несчастным. Все люди чего-то хотят от него, тревожат, а ему просто хочется… Чего ему хочется? Который раз за последние дни он задавал себе этот вопрос.

Флэк неожиданно вспомнил Даяну, которая стойко ассоциировалась у него с сестрой – такая же милая, добрая и уютная. Её светлый образ соперничал с жестким, грязным образом жены Правителя, которая хотела власти, быть первой и единственной. Она готова бороться ради этого со временем, с молодостью и даже со здравым смыслом. А Флэка сделать своим оружием, стеной и помощником в достижении целей. Никто не хочет принимать его таким, какой он и есть и просто жить. Единственным человеком, который мог понять его – был отец, но сам Странник не до конца понимал его. Особенно последний поступок – Флэк не желал мириться с такой жестокостью и безрассудством отца. Он уничтожил будущее своей семьи, опорочил тенью самоубийства, а значит, тенью слабости, весь род. «Зачем, отец? И что делать теперь, когда у меня не