Его мир тогда рухнул. Прекратил свое существование.

Какое-то время он оставался таким же, пытаясь притвориться, что все будет как всегда.

Когда это не сработало, он с бешеной энергией занялся своей карьерой. Стал лучшим на курсе университета, видел Марка и Тори лишь изредка.

А когда и это не сработало, он попытался бежать. Но две тысячи миль не были достаточным расстоянием, и он понял, что может ехать куда угодно и все равно не уйдет от себя.

Время смягчило щемящую боль в его сердце, но она никогда не уходила оттуда. Когда он узнал, что Марк болеет, он заставил себя работать с удвоенной энергией.

Когда он услышал, что Марк умер, он позволил той своей части, что принадлежала их совместной жизни, тоже умереть.

По крайней мере он так думал.

До тех пор, пока не приехал сюда и не осознал, что та часть его души никогда не умирала. Просто дремала. Ждала. Его чувства — во всем их многообразии — ждали этого воскрешения.

И Тори, причина всех его мучений, не дала ему уехать. Она потребовала, чтобы он запустил с ней воздушных змеев! Да таким надменным голосом, как будто думала: то, что он сдается, — просто еще одно проявление слабости характера.

Но она поцеловала его как женщина, которая не задумывалась о том, какой у него характер.

А потом доказала, что даже после всех этих лет она знала его сердце лучше, чем кто-либо другой. Потому что оставила его тогда, когда он нуждался в уединении. Оставила его, чтобы он смог погрустить о Марке Митчелле, о днях разделенного смеха и о вечной дружбе в крошечном домике на дереве.

Эта женщина собиралась свести его с ума.

Если бы он только мог, он бы прямо сейчас позвонил в аэропорт и улетел бы ближайшим рейсом.

Но он не сделал этого.

Он лежал на своей кровати, подложив руки под голову. И вспоминал момент, когда ее отец, Фрэнк, предложил тост за Марка. Он вспомнил тишину, которая воцарилась в комнате, и неожиданное ощущение, что эта тишина наполнена миром, спокойствием. Он почувствовал это снова в домике на дереве и плакал до тех пор, пока у него не кончились все слезы. А сейчас какое-то теплое, наполненное покоем состояние овладело им. Ему не нужно волноваться о завтрашнем дне, просто есть сейчас, и все.

И в этот момент он почувствовал себя счастливым. Так он не чувствовал себя очень, очень давно.

Адам закрыл глаза и уснул, даже не сняв одежду.

Тори услышала, что он пришел. Он насвистывал, но у него это получалось не лучше, чем когда он был подростком, — резкий звук и трудноразличимая мелодия «Джингл Белз», единственная мелодия, которую, насколько она помнила, он вообще насвистывал.

Когда Тори не услышала звонка в дверь, она повернулась к забору.

Первыми через него перелетели цветы.

Затем появились его ноги. Она смотрела, как он приостановился, балансируя на верху забора, а затем соскочил на землю. Он поднял цветы, продолжая насвистывать с видом человека, вполне довольного собой.

— У тебя уже неплохо получается, — сказала она неохотно.

Он заметил ее.

— Практика дает результаты.

— Тебе не обязательно было приносить мне это, — сказала она, когда он подошел к ней, протягивая цветы. — Твой предыдущий букет еще вполне неплохо себя чувствует.

— А, хорошо…

Она внимательно смотрела на него. Сегодня его лицо было отдохнувшим. Он выглядел молодым и полным озорства. Она догадалась, что прошлой ночью он сражался со своими демонами и вышел победителем.

— Как ты находишь эти букеты так рано утром?

— Да они везде.

— У уличного продавца, — догадалась она. — Тебе становится жалко тех, кто продает цветы.

Он покраснел.

— Она еще совсем ребенок, явно бедствует.

— О, Адам, — она опустила лицо в букет.

— Большое дело, — сказал он.

Она смотрела на него и думала, что он ответил так, как вчера, после поцелуев. Может, для него все-таки их история была важнее, чем он пытался показать.

Тори вспомнила, как вчера, в постели, ее мучили мысли о нем, и об этом поцелуе, и о том, к чему все это приведет, но разве что-то зависело от нее?

Она решила, что они вместе закончат то, о чем просил Марк. Снова на какое-то время станут тремя мушкетерами.

А потом она попрощается с Адамом навсегда.

Сохранит его образ в копилке воспоминаний рядом с образом Марка и продолжит свою жизнь, делая композиции из сухих цветов. Обустроит свой дом, подглядывая за соседскими усовершенствованиями. Можно даже для компании завести кота.

— Ну и как же запускать змеев, если не бегать? — спросила она, наливая ему кофе.

Он сделал медленный оценивающий глоток.

— Увидишь.

Через некоторое время она увидела. Он взял напрокат машину.

— А почему ты не взял мотоцикл?

— У него нет багажника.

— А зачем тебе нужен багажник?

— Инвалидное кресло.

— Что?!

— Там помещается инвалидное кресло.

— Ты шутишь?

— Нет.

Он поставил машину на одну из стоянок парка. Выпрыгнул из нее, открыл багажник и вытащил оттуда кресло-коляску. Зажурчал ее смех, прозрачный и чистый, как ручей. Адам посмотрел на нее, пробормотал что-то и сказал:

— Залезай.

Она колебалась. Почему бы не отдаться этому безумию? Это всего лишь на день, максимум на два.

И это было для Марка.

Или для нее. Для той ее части, которая позабыла, как смеяться, как выразился Марк.

Она устроилась на сиденье, и он дал ей странную вещицу, которая была похожа на коричневую бумажную сумку, прикрепленную к планкам.

— Что это? — спросила она. На предмете был прелюбопытнейший рисунок — дракон с горящими глазами, изрыгающий огонь.

— Это воздушный змей.

Она рассмотрела его внимательнее.

— Это должно летать?

— Я сомневаюсь.

— Ты сам сделал?

— Нет.

— Я надеюсь, это не из детского дома.

— Я тоже. Или из детского сада.

— Ну и что мы теперь должны делать?

— Цепляться за жизнь, — предложил он, набирая скорость по мощеной дорожке, которая спускалась к зеленому лугу.

— Адам, это слишком быстро! Ада-а-ам!!!

— Кидай змея вверх. Отпускай леску. Больше!

Тори было страшно смотреть, как они стремительно летят вниз, поэтому она обернулась и посмотрела на Адама. Его черные волосы развевались на ветру, а в глазах играли озорные огоньки. Воздушный змей поднимался, натягивал леску.