«Делайла ничего плохого не сделала», — протестовала совесть. — «Она не заслужила смерти от твоей руки». Умом он понимал, что это так. Но сейчас совершенно не желал прислушиваться к голосу разума. Нужно выбросить эту женщину из головы. Ей не место в его мыслях, она разрушала то хрупкое душевное равновесие, которое он еще сохранил, и в котором отчаянно нуждался. Всё что отвлекает, может стоить ему поражения от драконов.

На этот раз, когда она окажется в пределах его досягаемости, он не станет смотреть на нее, не станет вдыхать ее аромат. Он просто будет действовать.

— Пойдем, нам надо некоторое уединение от богов, — позвал он своего воина и повел его вглубь леса, пока они не достигли берега реки.

Зейн наклонился, поднял камень и швырнул его в нетронутые воды.

— Я все думаю, что случилось с нашими сородичами, когда мы исчезли.

— Если они предположили, что я умер, и короновали нового царя, я их всех убью, — ответил Лайел.

Зейн удивленно фыркнул, как Лайел и ожидал. Он ценил своих людей, они были его лучшим оружием против врага. И, хотя он всего лишь подначивал воина, зная, какими верными были его вампиры, всё равно не потерпел бы нового правителя. И это было забавно, принимая во внимание тот факт, что когда-то он питал отвращение к своему царскому положению.

— Если они солдаты, какими я учил их быть, — продолжил он, — они закончили бить драконов, а теперь устроили празднество в честь победы и разрабатывают план наших поисков.

— Празднество, которое мы пропускаем. — Темная пелена легла на глаза Зейна, сделав его радужки черными как оникс. Он схватил и бросил еще один камень. — Я ненавижу это место. Демоны, которые здесь…

— Будут твоими, — уверил вампира царь.

Когда Лайел совершил набег на замок королевы демонов, чтобы ограбить ее сокровищницу, он убил демоницу, а потом нашел в ее постели Зейна, ожидающего ее, обнаженного и умащенного, подготовленного для ее удовольствия. Было очевидно, что физически его не принуждали там находиться, но его облегчение при новости о смерти королевы было почти осязаемым.

Лайел не знал, почему он там был, казалось, добровольно. Он знал лишь то, что ненависть воина была практически столь же сильна, как и его собственная.

Широкие плечи Зейна слегка расслабились. Но затем оба мужчины заметили проблеск синих волос в нескольких футах от них.

Обладательница этих волос была видна лишь частично, ветви деревьев и кустарников скрывали ее, в то время как она искала… оружие? Место для ночевки? Нет, размышлял Лайел, первое предположение было верным. Он бы поставил свою жизнь на это. Его предательское сердце заколотилось быстрее. Знала ли она, что он был поблизости? Вероятно.

— А что по поводу маленькой Амазонки, которую ты чуть не съел? — злобно прошептал Зейн. — Я бы не отказался прикончить ее тоже.

Лайел неожиданно ощутил вспышку гнева.

— Она моя. Я сам о ней позабочусь.

— Это я понял. Но ты собираешься поиметь ее, или прикончить? Ты выглядел так, будто хотел сделать и то, и другое, когда она оседлала тебя.

— Сам как думаешь? — уклонился вампир от ответа, потому что не хотел лгать своему товарищу.

— Я же сказал, я думаю, что ты хотел бы сделать и то, и другое.

— А я думаю, что ты опасно близок к тому, чтобы вызвать мой гнев.

И это было правдой.

— Это не новость. — Зейн равнодушно бросил еще один камень, и тот запрыгал по поверхности воды. — Возможно, — все-таки ответил он, — ты мог бы так и поступить.

Это ведь не тоска сквозила в его тоне?

— Нет. — Лайел пробежал языком по своим зубам. Один из клыков расцарапал нежную плоть, и вкус крови, наполнившей рот, напомнил, что хотя он и пресытился во время битвы с драконами, но никак не мог избавиться от жажды крови Делайлы. — Нет, — повторил он на этот раз уже для самого себя.

«Слишком бессердечно», — добавил он уже мысленно. Слишком по отношению к Делайле, и даже дня него самого.

— Ты когда-нибудь пробовал Амазонку на вкус? — спросил Зейн.

— Нет.

Каждая раса обладала уникальным вкусом. Драконы были с привкусом серы. Демоны — гнили. Кентавры — сладковатыми, словно подслащенные медом. У минотавров был сильный, пикантный вкус. Нимфы отдавали амброзией. Но Амазноки? Какими бы они — она — оказались на вкус?

«Ты никогда этого не узнаешь», — поклялся он себе. Он лучше умрет, прежде чем погрузит любую часть себя в эту женщину. Пришло время сменить тему.

— Пошли. Время выходит. Мы сделаем копья, кинжалы и стрелы.

— Что планируешь из этого испробовать на девчонке?

— Голые руки, — ответил Лайел. Но даже когда он произносил это, то страстно хотел использовать свои руки в других целях. Для удовольствия, а не для причинения боли. Чтобы дарить наслаждение, а не смерть. Но, ни того, ни другого он не мог допустить. Сам факт, что он все еще желал этого, безо всяких сомнений убеждал, что он должен избавиться от нее, как и запланировал.

Зейн выдал очередную из своих жутких улыбочек.

— Тогда, до вечера.

Лайел угрюмо кивнул.

Посейдон, бог морей, парил в своем коралловом дворце, собственноручно выстроенном на дне океана, вглядываясь в величественное, подернутое дымкой зеркало. Сквозь эту дымку был виден Райский сад и его строптивые новые обитатели, от которых он не мог оторвать взгляда.

— Они в замешательстве, — пробормотал бог. Он только недавно их покинул, после того, как предстал перед ними в своем величии и велел ни о чём не тревожиться — не так ли? — однако, их паника только возросла после этого.

В коридорах дворца послышался приглушенный звук голосов.

— Да…, - донеслось до него. Голоса говоривших были удивительной смесью возбуждения, решимости и безразличия.

Четыре других бога прошли сквозь портал на Олимпе и присоединились к нему. Посейдон повернулся и изучал их так же пристально, как атлантов в зеркале. Арес, бог войны, нрав которого был намного хуже, чем у самого Посейдона. Гестия,[5]невзрачная, но при этом необъяснимо обольстительная, хотя ее умение очаровывать значительно потускнело из-за того, что она всеми силами стремилась завоевать себе доброе имя. Аполлон, улыбающийся лучезарнее солнца, владыкой которого он являлся, был горячо предан тем, кого любил. И, наконец, Артемида,[6]сестра-близнец Аполлона, такая же необузданная, как дикие полевые цветы — и холодная, словно лед.