«Кто ты?», спросил Бенедикт. «Я слышал о тебе. Как ты попалв дом такого высокопоставленного кардинала?»

И вот Казанова уже посреди рассказа, у папы от смехавыступают слезы, а Казанова все рассказывает одну историю за другой так живо,что святой отец просит его приходить снова и дает ему разрешение читать любыезапрещенные книги (к досаде Казановы лишь устное).

Во второй раз он увидел папу на вилле Медичи, Бенедиктподозвал его, с удовольствием слушал его остроты, и освободил (опять устно) отзапрета скоромной пищи во все постные дни.

В конце ноября жених Анжелики пригласил всю семью и Казановув свой дом в Тиволи. Лукреция сумела устроить так, что вместе с сестройАнжеликой они провели ночь в комнате рядом со спальней Казановы. Адвокат спал спятнадцатилетним братом Лукреции, донна Чечилия со своей младшейдвенадцатилетней дочерью. Жених Анжелики, дон Франческо, взяв свечу, проводилКазанову в его спальню и торжественно пожелал доброй ночи. Всю свою жизньКазанова любил комедию.

Анжелика не знала, что Казанова был их соседом, но он иЛукреция с проницательностью влюбленных тотчас поняли все. Его первым порывомбыло поглядеть на них через замочную скважину. Он увидел жениха с фонарем,сопроводившего сестер. Тот зажег ночник, пожелал спокойной ночи и ушел. Обекрасавицы сели на софу и начали вечерний туалет. В этом счастливом климате спятнагими. Лукреция велела сестре лечь к окну. Поэтому девушка нагой прошла черезвсю комнату и Казанова насладился ее видом.

Лукреция погасила свет. Казанова мгновенно разделся. Оноткрыл дверь и нырнул в объятия Лукреции. Она прошептала: «Мой ангел! —Спи, Анжелика!»

Казанова любил зрителей своей радости. Позже он пригласилчитателей в театр своих воспоминаний.

Наконец любовная пара уснула, чтобы с рассветом «ринуться вновую битву». Тут Казанова вспомнил о свидетельнице и попросил Лукрециювзглянуть на нее. Не могла ли Анжелика невольно увидеть и рассмотреть то, чтоей не следовало видеть?

Лукреция была уверена в сестре. «Обернись», сказала она,«посмотри, какое счастье ожидает тебя, когда ты впервые полюбишь.»

Семнадцатилетняя девушка, достаточно натерпевшаяся ночью,обняла сестру и среди множества поцелуев сказала, что не сердится.

Лукреция сказала: «Обними ее, милый друг!» Она толкнула егок Анжелике, которая неподвижно замерла в его объятиях. Из приличия, так как онне хотел ничего отнимать у Лукреции, он дал ей новое доказательство своегопыла, лишь подстегнутого возбуждением от Анжелики. Анжелика впервые виделалюбовную борьбу. Изнемогающая Лукреция умоляла его закончить. Он был неумолим иона уклонилась от него. В тот же миг он обнял Анжелику, которая принесла Венересвою первую жертву. Лукреция восхищенно целовала любовника и воспламененнуюсестру, которая трижды изнемогла в объятиях Казановы.

Согласно всегда самодовольному Казанове, Анжелика в егообъятиях была столь же счастлива, как и ее сестра. Он быстро процитировал рядклассических стихов, полных мифологической игривости, и ускользнул в своюкомнату. Вскоре он услышал рядом жизнерадостный голос адвоката, который смеялсянад сестрами-засонями, он постучал и в дверь Казановы и весело грозил, чтопошлет к дамам делать им прическу.

После завтрака Казанова ласково упрекал Лукрецию: не надотак гордиться тем, что она посвятила сестру. После ее отъезда он долженунаследовать Анжелику. Муж вряд ли в течении недели закончит дела. Казанова былопечален и утешался тем, что жениха ждут свадебные разочарования.

Возвращаясь с Лукрецией в коляске визави Казанова три часаподряд доказывал ей свои чувства. После ее отъезда он занялся делом. В своейкомнате он усердно делал выписки из дипломатической корреспонденции.

Вместо морального Казанова всегда видел лишь комическое. Ввосемнадцать лет его поведение не выглядит необычным. Но он оставался таким жеи в пятьдесят и в шестьдесят.

Когда он желал женщину, а это случалось часто и быстро, ондействовал так, как будто на земле есть только он и эта женщина, как будто естьтолько его внимание и чувство, причем широкое именно настолько, насколько нужнодля ее завоевания. Физическая любовь казалась ему исключительным делом двухиндивидуумов, которое направляется лишь по их теперешнему страстному желанию.

В рождественскую ночь любовник Барбары пришел в комнатуКазановы и бросился на софу. Барбара носит под сердцем плод любви. Она хочетпокинуть Рим или умереть, если любовник ей не поможет.

«Вы должны не ней жениться», объявил Казанова, который зналкак давать моральные советы другому.

Любовник снял жилище, примыкающее к дому Барбары и по ночампроникал к ней через чердачный люк.

Через восемь дней около одиннадцати вечера он пришел вкомнату Казановы с незнакомым аббатом. Казанова узнал Барбару. «Вы хотитевойти?»

«Да! Аббат и я… мы проведем ночь вместе.»

«Желаю счастья! Но отсюда, пожалуйста, уходите!»

Когда через несколько дней около полуночи Казанова хотелзапереть дверь, в нее ввалился аббат и бездыханный упал в кресло. Это былаБарбара. Он резко упрекнул ее и приказал уходить.

Со слезами она бросилась к его ногам.

Коляска любовника ожидала во тьме. Час назад она сослужанкой ускользнула сквозь чердачный люк в комнату любовника, переоделась длябегства и заспешила по улице. Служанка с узелком прошла вперед, Барбара на углузавязывала распустившийся шнурок и видела, как служанка садится в коляску. Вдругтридцать сбиров окружили коляску, один влез на козлы, натянул вожжи, и коляскас любовником, служанкой и сбирами умчалась. Первый импульс толкнул ее кКазанове. Она ко всему готова, даже к смерти. И поток слез.

Он увидел перед собой бездну. Но эти слезы! Ее прекрасныеглаза! «Моя бедная девочка», пробормотал он, «а когда настанет день?»

Смертельно побледнев, она опустилась на пол. Он расшнуровалее лиф, сбрызнул водой лицо и грудь, лучше, чем лучший чичисбей. Она пришла всебя. Она замерзла. Ночь была холодной. У него не было огня. Она должна лечь вего постель. Он ведь поклялся беречь ее.

«Ах, господин аббат, единственное чувство, которое япробуждаю, это сострадание.» Она была беспомощна от слабости, он раздел ее иотнес в постель, лучше, чем лучшая горничная. Он открыл, что сострадание можетбыть сильнее, чем обнаженные прелести. Он спал рядом в одежде и разбудил ее нарассвете. Она оделась. Он повел ее на верхний этаж, в одно не очень приличноеместо, которое однако никто не посещал.

Там он заставил ее написать свинцовым карандашомпо-французски: «Монсиньор, я приличная девушка, но переодета аббатом. Вашасветлость, я умоляю Вас принять меня; я скажу свое имя наедине. От Вашеговеликодушия я жду спасения своей чести.»

Он наставлял, что когда по этому письму ее позовут ккардиналу, она должна преклонить перед ним колени и откровенно рассказать своюисторию, только не то, что она провела ночь в постели Казановы; пусть она былавсю ночь на верхнем этаже.