Матери мы были не нужны.

Это я всегда скрывал, хотя, наверное, и не следовало. А со временем напрочь забыл. Сейчас я почти не помню детства. Некоторые способны с дотошностью следователя описать свои юные годы. Некоторые рассказывают забавные случаи о детских проказах. Для меня детство осталось в какой-то прошлой жизни. Чем дальше, тем лучше. О забытых подробностях жалеешь не только ты сам, но и другие. Больно видеть, как с лица приятеля сползает улыбка, потому что ты забыл какое-то совместное приключение.

Я начал забывать младшую сестру.

Перед глазами отчетливо встает ее образ, но я уже не уверен в том, насколько он точен. Я помню ее пухлощекой, чумазой малышкой. По вечно замаранному платью и сползшим гольфам можно было судить о ее характере. Неугомонная искательница приключений, смело глядящая на мир широко распахнутыми глазами. Очень спокойная для своего возраста. Этакий маленький мыслитель. У нее всегда был горячий лобик. Я грел об него ладони, а она, не поднимая головы, продолжала увлеченно собирать или разбирать какую-нибудь игрушку. Помню ее кудряшки, сосредоточенную гримаску.

Еще помню, как она вздрагивала, когда по детдому начинали сновать взрослые. Иногда мне это вспоминается, и я натыкаюсь на двери. Замираю посередине дороги. Или стою под душем, ни о чем не думая, а потом вдруг уже сижу, закрыв лицо руками. Я не мог смотреть на письмо. Мой первый прокол. Мое прошлое. То, кем я был и где родился.

Я позвонил суперинтенданту Паррсу:

– Сработало.

– Понедельник?

– Комната шестьсот двадцать один. Скорее всего, нужный нам субъект разведает обстановку на этой неделе и, если все будет чисто, наведается туда в следующий понедельник.

– Прослежу. Отлично, сынок. Есть еще о чем доложить?

Я вспомнил холодное пренебрежение Сары Джейн. Обиду Изабель. Ее исчезновение с вечеринки. Кровавый оскал Зажима и искреннюю улыбку Кэтрин. «Я думал, что все вот-вот изменится». Вспомнил разговор с Сатти. Краску. Деньги. Пять штук наличными. У меня никогда столько не было. Я отнес деньги в камеру хранения, к вещам из прежней жизни. Пусть там лежат, пока я исполняю задание. Сообщение с незнакомого номера. «Зейн знает».

– Нет, больше ничего, – ответил я.

Суббота. Кабинку туалета заливал ультрафиолетовый свет. Так устроено освещение во всех центральных клубах, чтобы наркоманы не видели вены на руках. «Рубик» не был исключением. Иногда торчки еще на улице наносят на кожу крестик шариковой ручкой, идут в туалет и втыкают иглу в помеченное место. Потом сидят с остекленелым взглядом, а крестики в сгибе локтя напоминают кроваво-красные поцелуйчики на поздравительной открытке.

Я запер дверцу и встал на унитаз. Принесенной с собой отверткой аккуратно скрутил болты с плафона и снял его с потолка. Я несколько недель наблюдал за барменом. В баре была целая команда уборщиц, но Смитсон всегда надолго застревал в туалете. Я просунул руку в отверстие на потолке и пошарил там.

Пакеты.

В первом был кокаин. Еще в одном – три вида таблеток, а в полиэтиленовом пакетике со струнной застежкой – крохотные, готовые к употреблению дозы «восьмерки». Я вернул почти все наркотики на место, прикрутил плафон и слез с унитаза.

Потом выложил кокаиновую дорожку на тыльной стороне ладони. Рука задрожала до кончиков пальцев. Я зажмурился, глубоко вдохнул носом и напряженно замер, пытаясь вернуть контроль над телом. Потом открыл глаза и уставился на граффити над бачком: «Забудь эту ночь»[14].

С минуту я рассматривал надпись, потом аккуратно ссыпал кокаин в пакетик.

Я спустил воду, отпер дверцу кабинки и вышел из туалета.

Бар просыпался. Унылые часы сменились счастливыми. К дневным посетителям прибавились те, кто шел с работы, встречался с друзьями. Кэтрин делала заказ в баре – как обычно, водку безо льда. Каштановые волосы рассыпались по плечам. Сердца всех мужчин в баре забились чаще.

С ней была Изабель Росситер.

Я впервые видел их вместе. Может, Кэтрин – та самая подруга, которая привела Изабель во Франшизу? Хотелось думать, что нет. Внезапно я сообразил, что из-за меня Кэтрин наверняка попадет в тюрьму. Я отодвинул бокал с пивом, чтобы не видеть в нем собственное отражение. Изабель, теребя шарф на шее, робко флиртовала с амбалистым барменом. Мне тут же вспомнился газетный заголовок:

Бармен что-то сказал. Кэтрин посмотрела на него. Они оживленно заспорили. Кэтрин заслонила собой Изабель и произнесла:

– Нет уж, хватит.

Изабель о чем-то договорилась с барменом и стала ее успокаивать. Кэтрин направилась к столику в углу. Бармен что-то сказал своей напарнице, обошел барную стойку и вышел на улицу. Немного погодя Изабель последовала за ним. Мужчины за столиками прилипали к ней взглядами так, что глаза едва не выскакивали из орбит. Я думал, что Кэтрин выйдет следом, но она осталась.

Барменша, веселая светловолосая австралийка студенческого возраста, обслуживала сразу троих.

– Четверную порцию водки, пожалуйста.

– Не положено.

– А ей положено? – Я указал на Кэтрин.

Барменша посмотрела на нее, потом улыбнулась:

– Она – особый клиент, дружок. А ты – нет.

– Тогда «Джеймсон» с содовой. – Я оставил ей чаевые за остроумие, отпил глоток и отошел от бара.

Убедился, что попал в поле зрения Кэтрин, уселся за столик неподалеку, спиной к ней, и задумался, что делать дальше. Позади скрипнул стул, по деревянному полу застучали каблучки. Левая рука у меня опять задрожала, и я пожалел, что ничем не закинулся.

– Эйдан, – сказала Кэтрин.

Я посмотрел на нее.

Черные замшевые сапожки на каблуках, кожаная юбка в обтяжку, топ с глубоким вырезом. Каштановые волосы, распущенные по плечам. Я знал эту девушку всего несколько недель. Наши взгляды встретились. Это было похоже на чудо.

– Кэт.

Она улыбнулась:

– Все еще в поисках фингала?

– С каждым днем все ближе к цели. Садись ко мне.

Она переставила свою водку на мой столик, села напротив меня и спросила:

– И от кого же ты рассчитываешь схлопотать?

– Думал, Карвер меня ударит, но нет, не обломилось.

– Случай еще подвернется, не сомневайся.