Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На фотографии была девочка лет десяти-одиннадцати. Одета она была в какую-то черную спортивную форму, типа как у кэндоистов[10]. Перетянутая поясом стройная фигурка выглядела не хрупкой, а вполне себе крепкой. Штаны на ней были широкие, мешковатые и, казалось, раздувались на ветру, но для кэндо это было как раз самое то. В одной руке девочка держала меч, но видна была только рукоять, а что там за клинок – металлический или деревянный, – было непонятно. Обычно детям поначалу дают деревянные мечи, но взгляд у фехтовальщицы был такой жесткий и резкий, что можно было догадаться, что тренируется она уже давно. Стрижка у нее была короткой, мальчиковой, да и в целом она походила на пацана. Хотя с такой чистой светлой кожей и огромными глазами могла участвовать в кастингах детей-моделей.
Игнорируя непонимающий взгляд Мёнчжуна, который смотрел на фото с видом «при чем здесь ребенок?», Хеын взяла со стола чашку кофе, поднесла к губам и сделала небольшой глоток.
– Ты ее украдешь.
«Пи-и-и-ип» – его накрыл звон в ушах, словно посылая предупредительный сигнал тревоги. Мёнчжун заткнул правое ухо и посмотрел вокруг: обычный будний день, заурядное кафе, местные тетушки ведут досужие разговоры, обсуждая, с чего вдруг упали цены на недвижимость… И тут среди этой обывательской идиллии – похищение. Такие вопросы вот так походя не обсуждаются. «Нет, реально, почему из всех вариантов – именно похищение? С чего вдруг так резко?» Он был просто ошарашен таким предложением, а Хеын говорила, словно заколачивая клинья в потухшего взглядом Мёнчжуна:
– Ее отец – заведующий больницей, мать – домохозяйка. Богатство им по наследству досталось.
Когда-то давно его старый товарищ по школе неожиданно позвонил, предложил срочно встретиться, а потом начал трясти перед ним «ковриком здоровья»[11]. Тогда Мёнчжун без лишних слов встал, развернулся и ушел. Вот и сейчас он выудил из кармана бумажку в 5000 вон. Кофе стоил 3800, сдачи было жалко, но он все равно бросил купюру на стол.
– Послушай сначала. Не понравится – удерживать не буду.
Мёнчжун сделал утомленное лицо, повернулся к бывшей и снова плюхнулся на место. По Хеын было заметно, что она этого ожидала. Хотя на самом деле причина, по которой он вернулся, была другая. Они с детских лет вместе росли в сиротском приюте, и ему всегда было любопытно, что же такое творится в голове у этой Со Хеын. Вот и сейчас он не мог понять, как же можно такой уродиться. В любом случае нужно разобраться, что она задумала. Ведь если он сейчас уйдет, то она может и с цепи сорваться. Из таких соображений Мёнчжун и вернулся назад. Уже потом, вспоминая этот момент их встречи, он частенько задумывался: «А что, если бы я тогда все-таки просто встал и ушел?»
Хеын теперь говорила чуть тише:
– Я узнавала: иногда девчонка остается дома совсем одна. Вот в такой день ты ее и уведешь. А потом позвонишь отцу.
Мёнчжун криво усмехнулся одной стороной рта:
– И?..
– И потребуешь денег. Сколько там нужно за лечение Хиэ заплатить?
«“Потребуешь денег…” Это из-за них я должен выслушивать бредни этой бабы, которая даже не знает, сколько стоит лечение ее дочери, балансирующей между жизнью и смертью», – подумал Мёнчжун, но вслух ничего не сказал, продолжая молча смотреть на Хеын. А та и не дожидалась его ответа – продолжала говорить сама:
– Триста миллионов? Смело заряжай папашке пятьсот – он заплатит.
– Слышь, у бреда тоже берега должны быть!
– Да знаю я, ты у нас сама доброта… Вот только что будет с Хиэ? Ее как спасать будешь? Не волнуйся ты так, детей же для чего похищают? Заберешь девчонку, созвонишься, получишь выкуп и вернешь в целости и сохранности – вот и всё. В таком вот ключе.
Хеын вела себя так, словно открывала Мёнчжуну глаза на то, как выйти из тяжелого положения. Вот только ему совсем не хотелось плясать под ее безумную дудку.
– Ты, похоже, совсем головой поехала, в заведующем клиникой с чего-то вдруг идиота увидала… Да он тут же в полицию заявит! Думаешь, сейчас такое прокатывает?
Но на его слова бывшая лишь непринужденно рассмеялась и посмотрела на него своим обычным взглядом: с жалостью и чувством превосходства гроссмейстера, на голову выше своего оппонента, просчитывающего его действия на несколько ходов вперед.
– Не волнуйся; у них не будет другого выхода, кроме как заплатить.
– Это как так?
– Всего пока рассказать не могу, но для начала скажу лишь вот что…
Женщина подалась вперед, Мёнчжун как зачарованный придвинул ухо поближе.
– Папаша ее в своих кругах, конечно, известный доктор и профессор, его имя каждая собака знает, вот только дома он над своей дочкой тайком издевается.
– Что? – Его голос непроизвольно сорвался на крик.
Хеын скорчила гримасу, показывая взглядом, чтобы он вел себя потише. Хотя это было излишне: посетительницы кафе никакого внимания на Мёнчжуна не обратили.
– Насилие над детьми, говорю. Мы ее забираем, делаем фото и требуем выкуп. Заплатит как миленький, и в полицию обращаться не будет.
– Но все равно… так же нельзя… у меня самого дочка…
Его реакция словно напрягла Хеын.
– Да мы же, по сути, ради нее это и делаем. Деньги получишь, а потом сообщай в полицию сколько влезет, если такой жалостливый. Или чужого ребенка спасти хочешь, а своего – нет?
Она явно давила на Мёнчжуна, чтобы получить его согласие прямо здесь и сейчас. И, по правде говоря, тогда-то он в глубине души и решился: «делаем ради нее» звучало совсем по-другому, маскируя изначальный смысл «совершаем преступление».
Его веки дрогнули, и в этот момент раздался звонок – на телефоне был номер больницы. Мёнчжун поднял трубку, словно прыгнув с головой в омут.
– Это звонят из больницы. У Хиэ начался приступ, она сейчас в реанимации, ей оказывается экстренная помощь. Приезжайте быстрее!
Мобильник упал на пол – у него отнялись руки.