Йинену это было невыносимо, и он начал терять терпение задолго до того, как мимо дома прошла голова процессии. Когда он наконец услышал бой праздничных барабанов, за которым последовал визг скринелей, а потом и стоны крадлов, его досада стала почти безграничной. Возможно, у него было неважно со слухом. Эти звуки показались ему самыми волнующими на свете. Потом он услышал крики. И дивный, чудесный шум трещоток. И наконец показалось начало шествия: на нелепых шляпах развевались ленты, музыканты колотили, дули и пиликали на ходу, увитая лентами бычья голова раскачивалась над ними, а счастливые мальчишки с трещотками сломя голову носились между ними. Счастливые красно-желтые мальчишки!

— Ах, почему все эти бунтовщики не подохли! — взвыл один из сыновей дружинника.

Йинен тоже жалел, что этого не случилось. Если бы не «Руки, протянутые на Север», он был бы сейчас внизу, в этом волнующем шуме и пестроте нарядов. А дальше шел его дед, который выглядел странно и довольно глупо. Йинен прекрасно разглядел недовольное лицо Хадда под шляпой, нагруженной плодами и цветами. На плечах графа красовалась великолепная кремовая накидка, расшитая алым, вишневым и золотым. Она была длинная и волочилась по земле. Поверх накидки висела гирлянда из колосьев пшеницы и винограда. Остальную часть Хадда рассмотреть было трудно — мешал Старина Аммет. Йинен видел только колосья пшеницы, щетинившиеся на голове чучела, на руках и ногах, вишневые ленты и пояс из яблок. Самое большое впечатление на Йинена произвели тощие ноги Хадда, семенившие под Стариной Амметом. Йинена рассмешило то, как важно ступали эти ножки. Раньше он не замечал, какой его дед тщеславный и как ему нравится быть графом. При виде этих тощих семенящих ножек Йинену страшно захотелось схватить трещотку и раскрутить ее прямо перед лицом деда. К его вящей досаде красно-желтые мальчики вели себя примерно. Никто из них не решался махнуть трещоткой на Хадда. «Если бы только кто-то из них осмелился!» — подумал Йинен, высовываясь из окна, и снова был оттащен назад.

Следом за графом шел Навис. Йинен снова захихикал. Ноги его отца были обуты в ботинки с пряжками, так что выглядели не так нелепо, как у Хадда. Но у него были ленты на коленях и плоды на шляпе. А из Либби Бражки вытекал сок, который лился по расшитым лентами рукавам Нависа. Вокруг нее кружили мухи. Вид у Нависа был недовольный — что было крайне нехарактерно для него. Он явно сомневался, сможет ли донести Либби Бражку до гавани так, чтобы она не развалилась на куски.

За Нависом шли два торговца, которых заставили участвовать в процессии. На одном была шляпа с ушами, на втором — с рогами. Они выглядели настоящими идиотами и понимали это. Все мальчишки у окон покатились от смеха. Йинен снова высунулся из окна и стал выкрикивать обидные слова, которые потонули в звуках крадлов. После этого в процессии шли одни музыканты, люди, несущие головы зверей на палках, и мальчишки с трещотками. Она становилась все меньше и меньше — и наконец скрылась внизу. Йинен со вздохом сел. Он отчаянно завидовал Хильди. Она с кузинами, как самые важные потомки Хадда, получила место у окна дома на самом краю расчищенной набережной.

Митт в это время стоял в проулке с Мильдой, Сириолем и Дидео — и поспешно вылезал из своей одежды. Перед ними находились спины людей, выстроившихся вдоль главной улицы. Это были сплошные вольные холандцы и их семьи.

Большинство из них стояли тут с рассвета, чтобы не потерять нужное место. Митт уже слышал бой и скрежет: шествие было совсем близко. Пока он передавал свою куртку Сириолю и надевал на голову шапку с хохолком, над головами толпы проплыла голова быка на палке. Шум стал оглушительным.

— Будь осторожен, Митт, — сказал Сириоль. — И не забудь: тому, кто тебя встретит в Хоу с повозкой, ты должен сказать: «Я пришел на встречу с племянницей Флинда». Если он ответит: «Она ждет еще одного малыша», тогда с ним можно ехать. Запомнил?

— Да, я все держу в голове,— ответил Митт, который пропустил слова Сириоля мимо ушей — как и всегда, когда тот говорил о планах на будущее.

От воплей скринелей у него начали дергаться икры ног.

— Старина Аммет приближается! — сказал кто-то в толпе. — Передайте назад.

— Старину Аммета уже видно.

Сириоль вручил Дидео зажженный факел.

Дидео склонился над узлом, который он держал.

— Ах, Митт, будь осторожен! — сказала Мильда.

Она выглядела одновременно и радостной, и печальной. Митт перевел взгляд с нее на сестру, которую она держала на руках, а потом вниз, на вторую сестренку, которая нетвердо стояла на ногах, схватив Мильду за руку. Посмотрел — и расстроился. Он не мог придумать, что бы им сказать.

Он обрадовался, когда Дидео передал ему узелок на тесемке. Узелок был алым, под цвет левой стороны куртки Митта, и из него высовывался клочок бумаги, из которого вырывались клубы дыма.

— Ну, держи, — сказал Дидео, и по его лицу разбежалась сеть улыбчивых морщинок. — Этой длины хватит до расчищенной площадки.

Он потрепал Митта по плечу, пока тот вешал на него мешок.

Сириоль подал Митту трещотку и хлопнул его по второму плечу.

— Ступай. Удачи тебе.

Митт скользнул в толпу, и она расступалась, пропуская его. После стольких лет ожиданий он действовал — и едва мог в это поверить. Он уже был рядом с солдатами, которые стояли шеренгой перед толпой. Им следовало бы его задержать.

Солдат опустил глаза и увидел красно-желтый костюм.

— Извини, сынок, — сказал он и посторонился, пропустив Митта.

Митт оказался в дудящей, пиликающей, текущей вперед процессии. На одну — единственную секунду он почувствовал себя маленьким и глупым и даже не поверил, что он действительно у цели. И тут был Хадд. Митт раньше никогда не видел Халда вблизи, но узнал его по Старине Аммету, которого тот нес. Злое старческое лицо оказалось именно таким, каким Митт его представлял. Он сказал себе, что такое лицо так и просит, чтобы у него под носом покрутили трещоткой, перед тем как взорвать. И он отправился это делать, снуя от одного края шествия к другому, хлопая гребешком шапки, раскручивая трещотку и опасливо приглядывая за пыхтящим узлом у себя под мышкой. Он догнал Хадда как раз на краю расчищенной площадки. Хильди хорошо разглядела его с того места, где она сидела у окна в тесном окружении пяти кузин. С ними в комнате были солдаты, внизу стояли солдаты, и новое свободное пространство у гавани тоже было окружено солдатами. Они были в безопасности. Тем не менее ее кузины страшно нервничали и визжали по любому поводу. Они завизжали, когда первые музыканты прошли между солдат и медленно поплелись по открытому пространству. Они завизжали при виде бычьей головы.

— Ах, смотрите! — заверещала Ирана, когда Митт пробежал перед Хаддом, ловко раскрутив трещотку под самым его сердитым носом.

Проделав это, Митт остановился. Холанд казался таким странным без зданий вдоль берега и кораблями, согнанными в дальний конец гавани, что его снова охватило чувство, будто все происходящее ему только кажется. Однако узел у него под мышкой зашипел. Вместе с дымом из него стали вылетать искры. Митт понял, что настало время от него избавиться. Он повернулся и бросил узел прямо под алые ноги Хадда. А потом он замер, не зная, что делать дальше.