на мужчин, их выражения варьируются от забавных до слегка заинтересованных. Это сюрреалистично — смотреть "Дневник памяти" с тремя самыми страшными людьми в преступном мире. Ирония не покидает меня.

Через несколько минут Иван неловко переминается с ноги на ногу.

— Так вот что вам, женщинам, нравится, да? Парни строящие дома для своих девушек?

Я хихикаю.

— Не всем, но да, некоторые находят это романтичным.

Максим, который молча наблюдал за фильмом, вклинивается.

— Строить дома, писать письма, грести на лодках по озерам, наполненным лебедями. Это тот стандарт, которому мы не соответствуем?

Виктор, всегда спокойный, сухо добавляет:

— Как по мне, мы скорее "защищаем и выживаем". Строить дома — это немного не по нашей части.

Я смеюсь, наслаждаясь их шуточками.

— Ну, может, после всего этого вы могли бы подумать о смене профессии. Из Братвы в строители?

Иван фыркает.

— Представляешь? "Путь Братвы. От пушек к молоткам". Это было бы хитовое реалити-шоу.

Мы продолжаем смотреть, и когда фильм доходит до более эмоциональных сцен, я замечаю, что они пытаются скрыть свою реакцию. Максим сжимает челюсть на особенно грустном моменте, Иван начинает быстро постукивать ногой, и даже глаза Виктора кажутся немного более блестящими, чем обычно.

— Не знала, что вы, ребята, такие мягкотелые, — поддразниваю я, подталкивая Максима локтем.

Он бросает на меня взгляд, который наполовину раздражен, наполовину забавен.

— Мы не мягкие. Просто ценим искусство.

— Да, искусство заставлять взрослых мужчин чувствовать себя неловко, — добавляет Иван, но я успеваю заметить, как он быстро вытирает глаз.

По ходу фильма их комментарии становятся все реже, их внимание все больше приковано к экрану. К концу, когда идут титры, воцаряется тяжелая тишина.

— Ну что ж, — наконец говорит Виктор, — это было… нечто.

Иван потягивается, пытаясь изобразить бесстрастность.

— Да, что-то, как двухчасовой урок о том, чего делать не надо.

Максим качает головой.

— Мне нужно выпить.

Я не могу удержаться от желания поддразнить их еще немного.

— Да ладно, признайтесь, все было не так уж плохо.

Максим делает паузу, уголок его рта подергивается ухмылкой.

— Это было не самое худшее, что я когда-либо смотрел, — признает он, — но не ждите, что я начну цитировать это в ближайшее время.

Иван, который спокойно убирал пустую миску из-под попкорна, подхватывает.

— Да, и если я начну писать тебе любовные письма каждый день в течение года, просто пристрели меня.

Виктор, стоящий у двери, добавляет:

— Или начнем строить дом голыми руками. Это тоже запрещено.

Я смеюсь, наслаждаясь их дискомфортом.

— Что ж, хорошо знать свои границы. Но признайтесь, это вас задело. Даже если совсем чуть-чуть.

Максим закатывает глаза, но в его тоне чувствуется легкость.

— Может немного. Но если ты кому-нибудь расскажешь, я буду отрицать это.

Иван ухмыляется — редкое зрелище.

— Да, то, что происходит во время киноночи, остается в киноночи, — и, все еще ухмыляясь, добавляет: — в следующий раз мы будем смотреть что-нибудь с погонями и взрывами. Мне нужно уравновесить всю эту сентиментальность.

Я уютно устроилась между ними, тепло и общий смех делают комнату уютнее, чем когда-либо. Странно, как фильм может так сблизить людей.

Взгляд Максима внезапно становится серьезным.

— Итак, ты наконец-то приняла решение?

Я поднимаю глаза, недоумевая.

— Какое решение?

— Чьего ребенка ты хочешь выносить, — уточняет он, его тон ровный.

О. Это решение. Я делаю паузу, прежде чем ответить.

— О, об этом… Я думала… о вас всех.

Иван усмехается, на его лице написано недоверие.

— Что? Нам нужен только один ребенок. Не… трое.

Я спешу объяснить:

— Я знаю. Только один ребенок. Просто… я не хочу выбирать…

Голос Виктора тверд.

— Но ты должна выбрать.

Я смотрю на них, и на каждом лице видна разная реакция.

— Вам действительно важно, кто из вас троих является отцом?

Максим реагирует незамедлительно.

— Нет, не очень, главное, чтобы он был наш.

— Тогда ладно, отцами будете вы все трое, — заявляю я, немного более смело, чем мне кажется.

Иван, как всегда шутник, хихикает, делая глоток своего напитка.

— Ну, биология так не работает, милая.

Я закатываю глаза, не в настроении слушать нравоучения.

— Не учи меня биологии. Я ее знаю. Я пыталась сказать, что если я займусь сексом со всеми тремя вами, и вы не сможете точно сказать, кто из вас отец, то технически это будет ваш общий ребенок. Разве не так?

Наступило короткое молчание, пока я ждала их реакции, внимательно наблюдая за ними. Я могу почти поклясться, что вижу намек на румянец на их суровых лицах.

Наконец Виктор нарушает молчание.

— Итак, ты предлагаешь трахаться вчетвером?

Максим и Иван обмениваются взглядами, явно пытаясь осмыслить это новое событие. Я вижу в их глазах желание и любопытство, но также и страх ступить на неизведанную территорию.

— Ну, это один из вариантов, — отвечаю я, пытаясь разрядить обстановку.

Иван вступает в разговор, голос его слегка дрожит.

— Мы никогда не делали ничего подобного раньше. Это не входит в наши правила.

— Да, я понимаю, — отвечаю я, понимая всю серьезность того, что я только что предложила. — Но разве мы уже не нарушили столько правил? Мы уже вышли за рамки традиций.

Максим, который молча слушал, наконец заговорил.

— Это, мягко говоря, нетрадиционно. Но, — он делает паузу, размышляя, — это может быть самым справедливым решением.

Прежде чем я успеваю обдумать слова Максима, мое нутро перекручивается. Что-то не так. Слабый звук, почти как крик, прорезает воздух и резко замолкает. Он леденящий, заставляющий меня покрыться мурашками.

Затем, прежде чем я успеваю произнести хоть слово, начинается ад.

В одно мгновение спокойная атмосфера рушится, в буквальном смысле слова. Звук бьющегося стекла с силой