Несмотря на холодную погоду, одет он был в голубые больничные куртку и штаны, или мне так показалось. По узкому карнизу он шел с небрежностью, предполагавшей, что не так уж и тревожится о своей судьбе. Смотрел вниз, на нас или нет, я сказать не мог, но иногда поднимал голову, чтобы оглядеть верхние этажи домов на противоположной стороне улицы, словно что-то там искал.

Осознав, что я задержался у бетонного островка, отец остановился, посмотрел на меня, поторопил.

Но я не побежал к нему, а указал на карнизоходца:

– Смотри, смотри!

Конечно же, человек в синем совсем не играл с судьбой, я это понял чуть позже, а тогда удивился, что держится столь уверенно, словно ему приходилось ходить по натянутой струне во многих цирках этого мира. Разумеется, узкий карниз не шел ни в какое сравнение с чреватыми смертью подвигами, которые он совершал над замершими зрителями.

В квартале от нас такси выехало из-за угла, водитель мчался со скоростью, которую не мог позволить себе днем. Яркий свет фар напомнил мне о грозящей опасности. Будь это не такси, а патрульный автомобиль, копов заинтересовали бы мужчина и мальчик в куртках с капюшонами, согнувшиеся под тяжелыми рюкзаками и вбежавшие в проулок в столь поздний час; копы наверняка бросились бы в погоню.

Но таксист, который жил по принципу «ничего не вижу, ничего не слышу», предпочел не обратить на нас никакого внимания. Машина пронеслась мимо, не снижая скорости, когда мы нырнули в проулок.

Тут я опять остановился, поднял голову. Карнизоходец как раз повернул за угол, с северной стороны дома на восточную, легко и непринужденно, не боясь свалиться, словно ходил по воздуху так же, как по камню.

Когда он сменил ярко освещенную улицу на сумрачный проулок, я осознал, что прыгать он не собирался и совсем он не человек, а чистяк. На улице исходившего от него света я не видел, а здесь, в тени, он светящимся пятном выделялся на карнизе.

Я встречал чистяков в необычных местах, они делали много чего странного, но никогда не видел чистяка, идущего по карнизу. Разумеется, к тому моменту я прожил в городе совсем ничего.

Каким образом описать чистяка тем, кто не может их увидеть? Свет, о котором я говорю, не поисковый луч, а мягкое сияние, оно не сосредоточено в одном месте, а исходит от всего чистяка, с головы до ног. Однажды я охарактеризовал это сияние как внутренний свет, но из этого следует, что чистяки прозрачные, а этого нет, внешне они ничем не отличаются от обычных людей. Кроме того, их одежда светится так же мягко, как кожа и волосы, словно они беженцы из какого-то научно-фантастического фильма, в котором получили дозу радиации после аварии на ядерном объекте. Я называю их чистяками не потому, что они прозрачные. Первыми необъяснимыми для меня существами, которых я увидел ребенком, стали туманники, а после них я увидел на залитом лунным светом лугу двух таких лучащихся людей. И мне сразу пришло в голову, что они – чистяки, полная противоположность туманникам.

Призраками они не были. Будь они душами умерших, отец так бы их и называл. Он тоже мог их видеть, но разговор о них вызывал у него предчувствие дурного, поэтому при упоминании чистяков или туманников он сразу менял тему. Мужчина на карнизе и ему подобные не населяли здания с дурной репутацией, никого не пугали. Не трясли цепями, их присутствие не понижало температуру воздуха, они не бросались вещами, как бывает при полтергейсте. Не испытывали сердечной боли или злости, что приписывалось призракам. Иногда они улыбались, часто выглядели серьезными, но всегда сохраняли невозмутимость. И пусть они оставались невидимыми практически для всех, мне представлялось, что они такие живые, как я, хотя их намерения и предназначение оставались неведомыми, а может, и непостижимыми.

Отец подцепил крышку люка и отвалил в сторону инструментом, который изобрел сам. Позвал меня, потому что я рисковал нашими жизнями, затягивая пребывание на поверхности, и я с неохотой отвернулся от представления над головой. Когда первым спускался вниз, в подводящий ливневый тоннель, оглянулся и еще раз посмотрел на светящегося чистяка, который бесстрашно шел по высоким карнизам, тогда как мне приходилось красться по боковым улочкам и проулкам.

Адрес, который назвала мне девушка, находился рядом с Береговым парком. Она жила в квартале отдельно стоящих домов, кирпичных и из белого камня, с окнами на парк. Примерно половину составляли односемейные. Гвинет занимала верхний этаж четырехэтажного дома, при последнем капитальном ремонте разделенного на отдельные квартиры.

Под парком находилась тепловая электростанция номер шесть. Десятилетиями ранее, чтобы облагородить район, электростанцию убрали под землю, а над ней разбили парк. Въезды и выезды транспортных тоннелей, воздухозаборники, отводные каналы выхлопных газов располагались вдоль набережной. На «Станции 6», как и в библиотеке, имелся люк, выводящий в систему ливневой канализации. Меры предосторожности принимались на случай прорыва магистрали воды высокого давления для охлаждения бойлеров, из которых пар поступал на турбины парогенераторов.

Попав на станцию через колодец, связанный с подводящим тоннелем, мы огляделись в поисках сотрудников энергетической компании. В ночную смену их, конечно, было меньше, чем днем и вечером, когда ТЭЦ работала на полную мощность. Колодец находился в западной части станции, за рядами бойлеров, турбин, генераторов и трансформаторов. Рабочие редко заходили в это сумрачное пространство. В десяти футах от колодца дверь открывалась на спиральную бетонную лестницу, аварийный выход в случае какой-либо неприятности на ТЭЦ.

Я велел Гвинет идти прямо к двери, пока опускал крышку. Именно быстрота позволяла оставаться невидимым. С шумом проблем не возникало: прикрытие обеспечивали вращающиеся роторы турбин, генераторов и подкачивающие насосы.

На спиральной лестнице при закрытой двери, обитой звукопоглощающим материалом, стало заметно тише. И с подъемом шум только затихал.

Гвинет поднималась легко, с присущей ей природной грацией, даже не поднималась, а взлетала, вдруг став невесомой, подталкиваемая ветерком, которого я не ощущал.

Света хватало, чтобы разглядеть мое лицо, будь я без капюшона, и я шел с низко опущенной головой, на случай, что она внезапно обернется. Мне хотелось, чтобы это неожиданное приключение продлилось еще немного, хотелось пробыть с девушкой до самого рассвета.

Дверь с верхней лестничной площадки выводила в склад-гараж, где стояли газонокосилки и хранилось оборудование, необходимое для ухода за территорией парка. Включив фонарики, мы нашли выход.

Следом за Гвинет я вышел в парк, но остановился, придерживая дверь. Поскольку склад-гараж служил аварийным выходом для «Станции 6», изнутри дверь всегда оставалась незапертой, но едва закрывалась, щелкал замок, отсекая доступ снаружи. Ключа у меня не было. В парке жили бездомные, в большинстве тихие и смирные, лишь изредка покидающие свои лежбища в зарослях кустов с наступлением темноты, но изредка среди них встречались и агрессивные, балансирующие на грани безумия из-за душевного заболевания или наркотиков, а может, и первого и второго, вместе взятых.