Он дошёл до первых изб, позади которых всё и происходило, но вместо того, чтобы пойти дальше, зайти на ту улицу где и произошло убийство, он ушёл в сторону. Ступая мимо проходов, он повторял снова и снова картину, представляя то, как знакомые фигуры повторно проносятся мимо, перемещаясь то на четырёх лапах, то на двух. И вот, он остановился там, где последний раз видел Юлию и Бледного.

Ни в хижинах, ни в самом проходе не было ничего необычного, ничего ужасающего или сверхъестественного, но явно складывалось ощущение, что стоит только сделать пару шагов внутрь, как он переместится туда. Подойдя, он заметил, что на земле нет ничего. Там, где должна была лежать, – где точно лежала! – растерзанная Юлия, ничего не было. На снегу могли бы остаться следы, но не на сухой земле. Ни куска ткани, ни пятна крови, будто всё просто приснилось, или после убийства поработал очень матёрый уборщик…

Навалившаяся из ниоткуда гора сомнения всё же заставила ночного соглядатая подойти ближе, и… обнаружить ничего. Никакого магического перемещения в прошедшую ночь, никаких новых для глаз деталей. Ничего. Пустая и одинокая улица с заброшенными и умирающими избами, ни в одном из которых не наблюдалась жизнь. Ни одного следа ночного преступления.

Серёжа встал на истоптанную землю и просто молча смотрел на неё. Даже через несколько минут неутомительного наблюдения не появился хоть намёк, хоть призрачный ответ на мучающий вопрос. Но в то, что ему всё-таки могло показаться, никак не хотелось верить.

Он стоял дальше, и кто-то положил ему руку на плечо. От неожиданности, будучи на нервах, парень резко развернулся и был готов вслепую ударить бесшумного незнакомца, – перед глазами всё ещё находилась разорванная на части Юлия, и ему не хотелось быть следующим. Это была Мария.

– Пошли домой, Серёжа, а то папа проснётся, и ему не понравится… – Она не заметила того, что сын чуть ли не ударил её кулаком, и едва смог остановиться. Она выглядела сонной, ужасно уставшей, на лице заметней стали выступать морщины, где возраст брал своё с утроенной силой.

Мария подошла к сыну вплотную и обняла его, положив голову на крепкие плечи. Несмотря на то, что у неё уже давно был муж, столпом семьи она считала другого. Возможно, Григорий догадывался об этом, и в этом была главная причина его неисчислимой ненависти к сыну. Но мать не могла идти наперекор сердцу, наперекор чувствам и желаниям быть рядом с тем, кто мог всегда поддержать, помочь и защитить. Таким ужасным случаем и перепутьем судеб, она обрекала своего сына на страдания, только потому что была слаба и нуждалась в защите. Сам же Григорий крепко спал, и если бы ему удалось увидеть эту картину воочию, то гнев бы отупил его до состояния безумия.

Серёжа неловко ответил на объятия любимого человека. Он едва не ударил её; не ударил того, кем дорожит чуть меньше, чем родной сестрой!.. И если бы это произошло на самом деле, если бы пара мгновений оказалась не в его власти… он был бы готов даже отрубить себе руку, лишиться всего, лишь бы заполучить прощение и расположение любимой матери. Он мог бы отдать всё будущее, жизнь! Лишь бы снова видеть на её лице улыбку. Муки были бы лишь мелочью…

– Давай вернёмся. Я приготовлю завтрак, мы все поедим и пойдём работать?

– Хорошо, мама.

– Что значит вы не в курсе куда делся мой носок? – разнёсся рёв по всей комнате. Не прошло и пары минут после пробуждения Григория, как его крик был слышен даже за пределами избы. К тому моменту сын с матерью уже полчаса как были в внутри.

– Гриша, ну где ты мог его оставить? Вспомни.

– Оставить? На кой хрен мне оставлять один носок из единственной пары что у меня есть?!

Вера сидела на печи и покачивала свисающими ноги. Мария готовила, а Серёжа незаинтересованно стоял в стороне. Половина комнаты уже превратилась в пародию на благоустроенное помещение, поскольку Беглов-старший искал драгоценную пропажу.

– Издеваетесь надо мной, пошутить решили! – Тут его резкий взгляд остановился на сыне, который всегда был первой жертвой для любых нападок. – Отвечай, засранец, что удумал?

– Ничего, – Серёжа даже пытался не смотреть на отца, но тот только заводился от подобного; он заводился при любых обстоятельствах и результатах…

– Врёшь! С самого начала как мы приехали, ты шатаешься без дела и глаза косишь. Волчонок. Вот бы тебе зубы выбить, палку показать, и будешь знать, кто здесь вожак.

– Вчера так ты вообще весь день вместе с Бражником провёл.

– Тебя не касается, что я делал прошлым днём!

– Гриша, а может и правда у местных забыл? Мы же заходили к ним в гости.

– Я не… Нет! Не мешай, женщина, я учу сына уму-разуму. Почему ты ночью проснулся?

– Бессонница.

– И решил просто поглядеть в окно? – Допрос начал принимать самую странную и нелепую форму. Неужели Григорий будет ворчать и злиться только из-за того, что кто-то смотрит в окно?

– Ты же сам всё видел… – Было тяжело справиться с новым наплывом знакомых образов. Прошло уже много часов, а они с каждым разом становились всё более красочными и яркими.

– Я видел, что ты шатался рядом, и точно строил свои кадетские козни. Верни носок!

– Гриша, ну пусть его! У Серёжи если что есть запасные – поделится.

– Не в этом дело, женщина! Я не потерплю, чтобы в моём доме были воры и тунеядцы, и тем более, чтобы они жили рядом со мной! За такое морду бьют, что в тюрьме, что на воле!

Отец семейства схватил сына за рукав свитера, почти у самого плеча, и поволок на себя. Серёжа догадывался, что могло пойти следом, и даже в глубине души надеялся на то, что обязательно пойдёт дальше. Быть может, пара ударом кулаком или жёсткая тряска выбьют ночные картины.

– Папа! – резко прокричала Вера, привлекая к себе всеобщее внимание.

– Не сейчас, Вера! – Его голос на мгновение стал мягче, даже каким-то добрым…

– Папа, там стучат в дверь! – Только эта фраза и остановила его.

Григорий замер и прислушался. Ничего. Он бы не поверил дочери, если