Иван покосился на Чанова и «Бриндис-клаб» отклонил.

— Но если вы особо умелы, взыскательны или просто подрастеряли силы, вам прямой путь в «69». Только туда, сеньоры! Две контрастных мучачи — мулатка и белоснежка — так сплетутся перед вами, амигос, так искусно изобразят греческую любовь, что вы забудете про усталость, неприятности на работе, и отделаете, как молодой петушок, обеих. Но… тоже кусается — сорок!

— Да что он тебе, «Былое и думы», что ли, читает? — не вытерпел Кузин. — Пора причаливать к берегу хоть какому. А, Иван?

— Скажите, Кузин, вы от любви не устали? — усмехнулся Иван.

— Ещё чего! Я как огурец нецелованный, — сказал Кузин заносчиво.

— Ну, так вас тогда разговор не касается, — постановил Иван и спросил таксиста: — Нет ли у вас чего-нибудь среднего между «Бриндис» и «Шестьдесят девять?» Мои товарищи не избалованны.

— Среднего у нас сколько угодно, — даже обиделся как-то таксист. — Поедем на Малекон, там в любом ночном клубе — пятнадцать. С уводом в отель, правда, и за стойкой надо пропить пятёрочку — хозяину тоже нужен доход. Разводить тары-бары там только под рюмочку принято.

— О! Самое оно, — сделал выбор Иван. — Поговорить мы любим.

Таксист вырулил на Малекон и высадил пассажиров у дверей «Холидей клаба».

Полумрачное нутро клуба на треть занимала высокая стойка, радужно освещённая сквозь цветные стёкла потайным светом. На потолке летучей мышью крутился бесшумный пропеллер, как бы нарочно пристроенный, чтобы обстановку для лётчиков уроднить.

— Давно бы так, — претенциозно сказал Чанов, к стойке подсаживаясь, и подмигнул зачем-то бармену, мордастому и надменному, каких в президиум выбирают открытым голосованием. Но внешность оказалась обманной, напускной.

— Рог favor, senior! — откликнулся тот готовым голосом, каким в прения просятся не от чистого сердца. — Que quere usted?[17]

Чанов приоткрыл рот, свесил язык и развёл бессильно руками.

— El mudo[18], — объяснил Чанова в тоне «не обессудьте» Иван.

— Ты зачем меня так? — взъелся Чанов. — Да что вы меня все в Тагил посылаете!?

— О Господи, ну просто вы там нужнее, Чанов! — отбросил попрёк Иван. — Ты назад лучше оглянись, займись делом.

Позади стойки располагались столики, где с неназойливым, но достаточно томным видом попивали какую-то смесь со льдом ухоженные, наряжённые девицы, дымившие длинными сигаретами.

— Ну, прямо как в Харькове, в гостинице «Интурист», — восхитился Славушкин, и тут же сник, переключился на шёпот: — Но это же разориловка, братцы! И… гарантированный «букет» от бабушки…

— Господа, мне надоел ваш персимфанс! — резко остановил Иван. — Что за манеры? Чанов подмигивает бармену, как гомик; Славушкин желает «букет», но за бесценок. Достойно ли вы представляете родину за рубежом?

— Позор! — поддержал Кузин. — Домой их надо взашей. Пусть шворят Мёрзлого, пока он тёплый.

— Ещё чего! У меня тик нервный, — соврал Чанов. — Мне надо выпить красненького, чтоб не моргать.

— Во-во, снять напряжение и со свежими силами хоть под танк, — подхватил Славушкин. — От красненького на смелость тянет, я в «Русских людях» читал.

Красотки за столиками прислушивались, постреливали в спорщиков глазёнками, щебетали о чём-то по-своему, и в щебетании этом проскальзывало «русое, совьетикос».

— Ну вот, даже эти нас признали, — покривился Кузин. — Шума на рупь, а дел на копейку. Тьфу! — и поманил к себе пальцем девушку в розовом платье, цыганистую, с белой розой в чёрном начёсе пышных волос.

Цыганочка грациозно вскарабкалась на вертящийся табурет, интеллигентно представилась: «Сой Мария», — и с некоторым напряжением в голосе осведомилась:

— Ruso?

— Чеко, — отмёл подозрения Кузин. — Чехословако. — И к Ивану: — Переведи ей, что всё будет путём.

— И моей скажи то же самое… И моей намекни, мол, у чехов не заржавеет, — попросили наперебой Чанов и Славушкин, успевшие обзавестись подругами — Анной и Сильвией.

Иван с поправкой на диалект перевёл.

— Ou, cocheteros! Tierra — aire![19]— живо отозвалась Сильвия, обнаружившая не только своё знакомство с чехами, но и преступное знание, какого сорта предметы на остров тайно завезены, установлены.

Иван помрачнел. Дело было нешуточным. Опасаясь после десанта в Кочинос второго нашествия, Команданте решился, видимо, сделать остров пороховой — а ну, подойди! — бочкой.

— Ты чего загрустил? — подтолкнул его локтём Кузин.

— Да так, «на Муромской дороге стояли три сосны» почему-то вспомнилось, — уклонился Иван и пригласил к стойке пикантную, всё как-то таившуюся в тени ногастую «манекенщицу» строптивого вида. Та подчинённо, с видимой неохотой подсела, распушила удлинёнными коготками волосы и, уставившись на Ивана влажными, будто маслины, глазами, сердито и как-то знающе, что ли, осведомилась:

— Tu official… comunista?[20]

— Ну посмотри, партийцам и тут скидка, — расхохотался догадливый Кузин, чуть виски себе на колени не опрокинув. А девушки, они-то, кстати, к зелью не прикасались, посасывали соломинками здешнее Буратино с крошевом льда, подругу резво окоротили:

— Acaba у a, Marta!.. Los dolares nunca seran par-tidos.[21]

— Yo tampoco![22]— достоверным голосом подтвердил свою аполитичность Иван, отказываясь от вздорных льгот, придуманных Кузиным.

Разборчивая Марта подуспокоилась, но не до конца. Недоверчивая искра в блескучих глазах сохранилась, что придавало ей дополнительный интерес, задорило испытать «недотрогу».

Такса, «пятнадцать за ночь», предсказанная таксистом, не замедлила подтвердиться, а плата в долларах разожгла в девочках особую нежность. К восторженному смятению бармена, гости потребовали четыре бутылки с собой, и удвоенная компания переместилась в соседний отель, где к изумлению Чанова никто не потребовал с них ни документов, ни денежного залога на случай пропажи щёток и пепельниц. Девочки почирикали о чём-то с портье и растащили кавалеров по номерам, где ни стола, ни стула — главенствовала четырёхместная, от стенки до стенки, кровать.

Должно признаться, такой умелой партнерши, как Марта, у побывавшего в переделках Ивана ещё не было. Но не прошло и часа, как их виртуозная страсть была погашена назойливыми звонками из номеров. Лётчикам, надо же, захотелось с подружками полюбезничать, поговорить за жизнь. Они устали объясняться на пальцах.