К счастью, мне удалось выдавить из себя несколько слов в перерывах между приступами рвоты (а то и между приступами поноса), и я нашел замену. Я не объяснил, чем занимался во время звонка – наверное, звучало так, словно я играл в пейнтбол. И теперь я должен как-нибудь подменить ее, так что это даже сложно назвать больничным.

Я всегда подозревал, что если заболею, то виною этому станет работа.

Я предполагал, что у меня случится нервный срыв, откажут из-за обезвоживания почки, что меня изобьет до полусмерти обозлившийся родственник либо я врежусь на машине в дерево после очередной бессонной ночной смены. В итоге же мой убийца оказался куда более осторожным и незаметным – им оказалась порция испорченной мусаки, приготовленной матерью одной из моих рожениц.

Я практически уверен, что именно в ней было дело, так как за день я тогда больше ничего съесть и не успел. «Должна быть какая-то пословица про греков, приносящих дары», – думал я, сидя на унитазе со вкусом желчи и слабым привкусом баклажанов на губах.

30 сентября 2006 года, суббота

Осматривал в приемном покое женщину, у которой уже вовсю были схватки. Я поинтересовался, насколько часто они происходят, и муж сказал, что 3–4 раза каждые 10 минут, а продолжительность каждой схватки – до минуты. Я объяснил, что мне нужно осмотреть ее, чтобы оценить, насколько раскрыта[58] матка.

Муж сказал, что проверял матку перед выходом из дома – она была раскрыта на 6 сантиметров. Большинство будущих отцов не заглядывают матерям под подол, так что я поинтересовался, не медик ли он. Он ответил, что нет, он штукатур, однако знает, «что такое сантиметры, приятель». Я осмотрел пациентку и подтвердил его наблюдения, что автоматически делает его более компетентным, чем большинство моих коллег.

7 октября 2006 года, суббота

Вот уже шесть месяцев, как я оказываю Саймону психологическую поддержку по телефону после того поста на Facebook. Я сказал ему, что он может звонить мне, как только у него на душе станет неспокойно, что он регулярно теперь и делает. Я также многократно сказал ему, чтобы он обратился за помощью к профессионалу, однако к этим моим словам он особо прислушиваться не стал. Появление второго «пейджера», готового в любую минуту сработать, сообщив мне не самые приятные новости, стало для меня уже перебором, не говоря уже о том, что, подозреваю, ему было бы гораздо больше толку от человека, которому не приходилось бы в панике забивать в поисковике «Что говорить человеку с суицидальными наклонностями». Как бы то ни было, на безрыбье, пожалуй, и рак рыба – по крайней мере, он все еще жив.

Хуже всего бывает, когда я обнаруживаю, что пропустил звонок от Саймона. Если я перезвоню ему слишком поздно и он уже покончит с собой, будет ли это моей виной? Полагаю, не будет, однако, будучи врачом, я чувствую определенную ответственность, из-за которой, пожалуй, и оказался изначально в этой ситуации. Когда мы замечаем, что чей-то чужой пациент как-то странно дышит или у него подозрительные результаты анализов крови, то мы просто обязаны с этим разобраться, ну или хотя бы проследить, чтобы с этим разобрался кто-то другой. Я практически уверен, что инженеры по отоплению не испытывают подобных чувств по отношению к каждому поломанному паровому котлу, с которым сталкиваются по работе. Понятно, что тут речь идет о жизни и смерти, и именно это выделяет нашу профессию на фоне всех остальных и делает ее столь непостижимой для окружающих.

Я перезвонил Саймону в тот же вечер после проведенного кесарева. Я сократил наш сеанс психотерапии до 20 минут. От меня только и требуется, что выслушать, посочувствовать и заверить, что неприятные чувства пройдут. Он, должно быть, отдает себе отчет, что каждый раз у нас происходит один и тот же разговор, однако это явно не имеет значения – ему просто нужно знать, что есть человек, которому не все равно. На самом деле в этом во многом и состоит задача врача.

9 октября 2006 года, понедельник

Сегодня повседневный идиотизм пациентов явно перешел черту, и я уже начал осматриваться вокруг в поисках скрытых камер. После длительной беседы с мужем одной пациентки о том, что все презервативы, какие бы он ни пробовал, оказывались ему малы, мне удалось выяснить, что он натягивал их себе прямо на яйца.

10 октября 2006 года, вторник

Я упустил суть спора, однако вылетевшая из женской консультации женщина истошно кричала на медсестру: «Я плачу тебе зарплату!» Сестра закричала ей в ответ: «Тогда можно попросить ее повысить?»

19 октября 2006 года, четверг

Мое невозмутимое лицо многие годы не подводило. Оно не оставляло меня, когда 80-летний старик рассказывал про то, как пользуется огромной анальной пробкой, или когда я любезно объяснял паре в клинике лечения бесплодия, что втирание спермы в пупок вряд ли поможет им зачать ребенка. Я просто сидел и спокойно кивал, словно игрушечная собака на приборной панели машины. «И какого именно размера эта пробка, говорите?»

Сегодня, однако, я все-таки дал слабину. Во время утреннего обхода палат один студент-медик представлял пациентку по фамилии Очанова – 70-летнюю женщину, которая лежала в палате гинекологии после кольпорафии (Кольпорафия – ушивание стенок влагалища. – Примеч. перев.) в связи с сильным опущением матки[59]. По нелепой случайности он назвал ее «пациентка Очканова», и тут я, подобно пациентке, уже не смог сдержать все внутри себя.

23 октября 2006 года, понедельник

Вызвали в отделение неотложной помощи, чтобы осмотреть одного джентльмена лет за 70. Я решил уточнить у работающего там интерна, в курсе ли он, что я работаю в гинекологии и мужчины – не совсем моя специализация. Как оказалось, ситуация сложная, и он пообещал мне все объяснить на месте.

Итак, я встретился с пациентом, который оказался индусом, не знающим на английском ни слова. Он приехал в отпуск навестить родных, один из которых – также не говорящий по-английски – и сопроводил его в больницу. Они связались по телефону с переводчиком с панджаби, чтобы узнать, на что пациент жалуется, и трубку передавали туда-сюда. Этот переводчик, однако, судя по всему, нагло наврал в своем резюме – казалось, на панджаби он говорит лишь немногим лучше, чем любой, кто не знает на панджаби ни слова.