— Да… Александр Сергеевич, — заставив себя говорить льстиво, отозвался Женя и открыл зубы в вымученной улыбке. Обращаться к своим мыслям еще раз он посчитал неизмеримой вольностью и роскошью: черт его знает, но этот проклятый Альдаир видит его череп насквозь, как аквариум с плавающими в нем золотыми рыбками.

Вошел Колян и с порога обратился к Афанасьеву:

— Женя, насчет банковского офиса я договорился, юристов подключил, оформление идет, но нужен конкретный нал. Бабла недостаточно, нужно еще настругать.

Женя, который уже битый час объяснял наиболее толковым дионам, Альдаиру и Галлене, суть готовящейся операции, даже не успел ответить. Новоиспеченный Александр Сергеевич Дворецкий встал в полный рост и величественно обратился к Ковалеву:

— Как смеешь ты, наглец…

— Своим нечистым рылом здесь чистое мутить питье мое с песком и илом, — пробормотал Афанасьев.

— Кто это изрек? — Белокурый дион развернулся всем своим монументальным корпусом. — Да как ты посмел?

— Это не я посмел, а некто Крылов Иван Андреевич, — отозвался Афанасьев, ощущая первые (а потом и вторые) признаки негодования, — он-то и изрек.

— За эти слова его мало испепелить, — уже добродушно проворчал Альдаир, усаживаясь обратно на кованый диван.

— Поздно. Он умер почти два века назад. От заворота кишок. Переел, понимаете ли, — проговорил Женя и выразительно покосился на Поджо, который крутил в руках фарфоровую пепельницу в форме бублика, а потом с хрустом откусил половину. — Тоже ел много и не по делу.

— Два века? — легкомысленно взмахнув руками, отозвалась Галлена. — Ну, это не то препятствие, чтобы, взгромоздившись на дороге, стать непреодолимым.

Тогда Женя еще не понял, ЧТО имела в виду представительница слабого дионского пола. Два века, которые не могут стать препятствием, — это не могло уложиться в обычной человеческой голове.

Процесс учреждения банка закипел.

Все неприятности делятся на ожидаемые и неожиданные. К первым еще можно приготовиться, встретить их, так сказать, во всеоружии. Мудрые римляне не зря говорили: кто предупрежден, тот вооружен. А вот неприятности, имеющие свойства чертика из табакерки, появляющиеся неизвестно откуда, неизвестно зачем и неизвестно каким образом, подобием, манером, — с этим сложнее.

Именно к таким неприятностям следует отнести то, что произошло с еще не рожденным предприятием — СП «Люди & дионы». «Тео-банком».

В тот момент, когда юрист Козловский спокойно договаривал условия получения банковской лицензии, регистрации юридического лица и перечислял тому подобные юридические нюансы, дверь распахнулась, и ввалился старый Вотан Борович Херьян. Выглядел он, что и говорить, диковато, особенно в контексте городской повседневности. Общими усилиями удалось заставить его надеть рубашку, брюки и даже шляпу, но ничто не могло заставить его отказаться от совершенно дикого драного плаща и невероятных по своему дизайну старых опорок, которые даже обувью не назовешь. В таком виде Вотан Борович и рассекал, сподобившись уже дважды выйти на улицу и оба раза угодив в переплет. В первый раз его приняли за нищенствующего маргинала два мента и собрались уже было применить соответствующие меры, как вмешался Афанасьев и спас несчастных коллег Васи Васягина от зимы Фимбульветер, громов, молний и тому подобных штучек, в изобилии имевшихся в арсенале престарелого божества. Во второй раз он до полусмерти напугал какую-то рыхлую гражданку с сумками, громоподобно крикнув ей, будто она похожа на властительницу царства мертвых, великаншу Хель.

Вот и теперь, судя по тому как морщины прорезали лицо Вотана Боровича, сделав его похожим на модель горного кряжа в миниатюре, вид сверху, — что-то произошло. Вотан опустился в кресло с такой силой, что несчастный предмет интерьера крякнул и откатился к стене. Вотан выкинул перед собой громадные длинные ноги в чудовищных опорках и, выставив вперед нижнюю челюсть, завел чуть ли не стихами из скандинавского эпоса:

— Владею тайной я, которую отдать намерен ветрам, несущим зерна жизни, и зраку черному луны, всходящей в полночь.

— А если попроще? — буркнул рыжеволосый Эллер. — Ты, дед, будь проще, и люди к тебе потянутся.

«Фраза из репертуара Коляна Ковалева, — отметил Афанасьев и тут же, поймав на себе взгляд Эллера, домыслил на редкость льстиво и угодливо, — эти превосходные пришельцы, будь славны они в веках, овладевают нашим языком с быстротой, достойной горного потока!.. О великие!»

Эллер довольно кивнул. А вот Вотан пребывал в гневе.

— Попроще? Попроще изречет тебе козлище твой, Тангриснир зловонный! — не унимался новоиспеченный гражданин Херьян, бывший определенно на взводе, как будто в зад ему воткнули не одно, а целый комплект шил. — Как смеешь ты говорить так с дедом? Молчи, негодное порождение ветра! Не то…

Старый маразматик затопал ногами, а потом, швырнув на пол свою собственную шляпу, принялся топтать и ее. Судя по тому состоянию, в каком она находилась, это надругательство свершалось над ней не впервые.

Редкие седые волоски тщедушной копной упали на широченные костлявые плечи неистовствующего диона. Вотан топтался и загребал ногами, как кот, зарывающий только что наделанную кучку. Люди (в составе Афанасьева, Коляна Ковалева и юриста Козловского) и дионы в полном составе ожидали, выражаясь по-современному, окончания шоу. В чем дело? Старый Вотан не похож на челове… тьфу ты!.. не похож на существо, которое будет пузыриться, пениться по пустякам. Значит, что-то случилось.

Наконец танец гнева в исполнении Вотана Боровича прекратился. Он подобрал с пола свою потасканную мятую шляпу, ничуть не смущаясь тем обстоятельством, что к ней прилип окурок и остатки бутерброда, брошенного на пол негигиеничным Поджо.

— Пребываю я в радости великой! — вдруг объявил престарелый танцор.

«Ну и дедуля, — безо всякой боязни подумал Афанасьев, потому что и Альдаир, и Эллер, и все остальные дионы пропускали сквозь свои мозговые клетки сходные мысли. — Ну и дедуля! Если он радость выражает такими варварскими методами, с вышибанием двери, танцами на шляпе и так далее, то каков же он в ярости?.. Помесь разъяренного бегемота с паровозом, сходящим с рельсов? Наверное».

— Ибо вложен в мою десницу ключ к этому миру и власть суждена нам великая! — прогрохотал почтенный Вотан Борович, совершенно не обременяя себя введениями и предисловиями.

Все смолчали, а юрист Козловский, не привыкший к оборотам и децибелам экс-божества, вышмыгнул в соседнюю комнату, заперся там, заткнул уши и ничком повалился на ковер.

— Дед, — поинтересовался Эллер, — ты что, снова напился человеческого пойла?

Нет надобности говорить, что имелась в виду водка. Эллер быстрее прочих дионов отбросил дурацкую манеру изъясняться высокопарно и муторно, как принято у детей Аль Дионны, и перешел на разговорную русскую речь, как известно не менее великую и могучую. Последнего упорно не хотел и, если угодно, не мог сделать старый Вотан Борович. Ветеран божественного промысла упорно изъяснялся словесами, в которых сам черт (или, если угодно уважаемым дионам, Лориер) сломал бы ногу.