– Опасность миновала, – объявляю я. – Пусть Антеф огласит хорошую новость. С нашей стороны – ни малейших потерь. А что тут?

– У нас – происшествие, государь.

– Ничего от меня не скрывай!

– Жители вышли из крепости.

– Вы их перебили?

– Нет. Они были безоружны и молили о милосердии.

– Сбежать – ни малейшего шанса. Чем же они руководствовались?

– Причина проста и, думаю, тебя порадует: они боятся умереть с голоду.

Начался седьмой месяц осады Мегиддо, однако признаков нетерпения в моей армии я не замечаю. Хорошо питаясь, живя в относительном, но ценимом комфорте, не опасаясь контратаки с тех пор, как сдались три города, составлявшие арьергард правителя Кадеша, солдаты знают, что Мегиддо скоро падет, подобно спелому фрукту. И никто не явится на помощь – мятежный город давно предоставлен самому себе.

Но что происходит в Фивах? Если верить донесениям первого министра, тревожиться мне не о чем. Он твердой рукой управляет столицей, при полном содействии верховного жреца Амона, а население радуется блестящему ходу кампании, отведшей от страны беду.

Мое долгое отсутствие, разумеется, играет на руку честолюбцам. Образуются кланы, меня исподтишка критикуют, сокрушаются по поводу бесконечной осады – и все из-за моей нерешительности перед лицом противника. Почему не иду на приступ? Тут и донесений не надо: я предвосхищаю мысли моих хулителей, как если бы они озвучивали их передо мной.

Царю непозволительно быть доверчивым и слепо полагаться на других. Невозможно и расстроить планы всех недругов, отвести все удары. Мой сан обязывает к бдительности. А еще – быть постоянно готовым к худшему. Это убережет меня от разочарований.

* * *

– А ты оказался прав, – сказал Старик своему ослу, который как раз обгладывал куст чертополоха. – На такой войне можно и побывать!

Царю в голову пришла хорошая мысль – исследовать погреба городов, прежде поддерживавших правителя Кадеша. Старик, попробовав местные вина, заключил, что они уступают лучшим египетским, но в трудные времена сгодятся. Царского виночерпия Минмеса он все же предупредил: владыка будет горько разочарован.

По утрам, за завтраком, состоящим из жидкой ячменной каши, свежего молока, горячих лепешек и пары глотков белого вина, разгоняющего по телу кровь, Старик посматривал на стены Мегиддо.

И то, что он увидел сегодня, в туманное осеннее утро, его взбудоражило. Глаза у него были зоркие. Старик прищурился: никакой ошибки! На стене городские вельможи размахивали знаменем и воздевали руки к небу.

Старик прибежал к хижине Тьянуни, где занимался своим ремеслом брадобрей, уже успевший обслужить царя.

– Кто-то разворошил гнездо, и теперь осы жужжат вовсю!

Скоро весь лагерь пришел в волнение. Осажденные продолжали махать флагами. Действительно хотят переговоров или ломают комедию? Может, намерены подманить египетских парламентеров и расстрелять из луков?

Понимая колебания противника, правитель Кадеша лично сбросил со стены несколько луков и мечей.

– Они сдаются! – вскричал Старик. – Сдаются!

* * *

– Мегиддо капитулирует! – объявляет Тьянуни. – Правитель города и правитель Кадеша умоляют вас даровать им жизнь.

– Ими движет забота о подданных?

– Про подданных никто и не вспоминал. Они выслали вперед пятьдесят детей с драгоценными украшениями, дабы скрепить перемирие.

– Пусть эти два правителя и вожди племен, входивших в коалицию, выйдут из города безоружные и встанут на колени!

Узнав, что мой приказ исполнен, я выхожу из своего сколоченного наспех дворца.

Выстроившись ровными шеренгами, моя армия радуется безоговорочной победе. Меньше года назад, когда я только пришел к власти, кто мог представить, что гордый Мегиддо склонит передо мной голову и перейдет под власть Египта?

Мятежники трепещут. Их жизнь в моих руках, и они страшатся мести.

Глашатай Антеф читает текст клятвы, который я ему заблаговременно передал. Каждый из зачинщиков восстания должен ее произнести, и первым – правитель Кадеша.

– Никогда впредь не стану я бунтовать против фараона, моего повелителя, ибо он распоряжается моей жизнью. Я не подниму против него оружия, ибо удостоверился в его суверенном могуществе. По велению своего сердца он наделяет меня дыханием жизни!

Голоса клянущихся дрожат… Однако все понимают, что этот торжественный зарок, перед столькими свидетелями, бунтовщики дают не только мне, но и богам. И его нарушение ввергнет их в небытие.

Получив мое прощение, они все равно останутся трусами, утратившими авторитет в глазах соплеменников.

– Раз вы поклялись в верности, – говорю я, – можете идти восвояси.

Заговорщики с облегчением поднимаются на ноги. Им кажется, они еще легко отделались, а участь Мегиддо и пленников их не волнует…

Ни колесниц, ни лошадей они не получат – только ослов. Долгий путь домой им, правителям, которые привыкли командовать и красоваться, придется проделать на ишаках, как каким-то жалким торговцам. Унижение, столь же мучительное, как рана от стрелы. Глядя, как они неловко взбираются на ослов, солдаты смеются, и им вторят жители крепости. В Митанни настоящие вдохновители этого неудавшегося нашествия скоро узнают, чего на самом деле стоят их жалкие марионетки!

Я вступаю в Мегиддо. Население встречает меня опасливой тишиной. Какая судьба уготована всем этим людям? Как я намерен их покарать? Женщины и дети прячутся по домам, солдаты сложили оружие возле городских ворот и сгрудились за спинами стариков.

Один из этих немногих, убеленных сединами, выступает вперед.

– Я – смотритель житниц. Все мы, жители этого города, склоняемся перед тобой, фараон, и молим о пощаде!

– Казней не будет, но солдаты отныне – наши пленники. Повелеваю им немедленно сдаться.

Чиновник оборачивается к молодым воинам и советует им подчиниться – во избежание расправы, которая может затронуть гражданских.

Колеблются они недолго. Выстраиваются длинной вереницей, и мои командиры направляют их к обнесенному оградой участку, где уже приступили к работе египетские писцы.

– Драгоценные металлы, зерновые, домашний скот и другие ресурсы региона отныне – собственность Египта. Мои подчиненные займутся их вывозом после того, как оставят вам количество, необходимое для пропитания. Египетские наместники отныне станут править Мегиддо и остальными завоеванными городами, наши гарнизоны – обеспечивать их безопасность. Местная знать будет всячески нам содействовать, предварительно принеся присягу. При намеке на непокорность чиновник лишается должности. Вы сохраните свои обычаи и верования. Пресекайте любые поползновения к бунту, и мирная жизнь вам гарантирована.