Я не сказала Давиду о том, что ношу его ребенка. Намеренно. На его подозрения относительно своего отцовства соврала, сказав, что сделала аборт. После, разозленная и обиженная, без сожаления смотрела на то, как он уходит. Жалею ли я сейчас? Скорее нет, чем да, но страх, что мы случайно пересечемся на улице, что он вдруг придёт ко мне в офис и захочет увидеться, что вдруг привезет сына к Маришке, а я не смогу скрыться, иногда проносится в моей голове. За прошедшие полгода ничего этого не было. Мы не пересекались, он не приезжал, а Маришка перестала видеться с его сыном, заявив, что тот идиот и она не будет рассказывать почему.

Сейчас же, чем ближе становится к моменту родов, тем больше я нервничаю. Во-первых: мне страшно. Да, это вторые роды, но мне страшнее, чем было с Маришкой. Наверное потому, что я совершенно не знала, что меня ждет, не предполагала, насколько это трудно и больно. Сейчас же, даже спустя восемнадцать лет, я помню все это и боюсь. И пусть мой доктор: опытная пятидесяти пяти летняя женщина уверяет, что поводов беспокоиться и бояться нет, я все равно делаю по-своему. И пусть сейчас есть специальная безвредная для ребенка анестезия, современные технологии родов в воде, разминка на фитболе, я все равно боюсь. Страх, это то, что преследует меня почти каждый день.

От раздумий меня отвлекает Семен Петрович, один из руководителей компании. Он работает в юридическом отделе и, как всегда, приходит пораньше.

— Здравствуйте, — он не может скрыть удивления тому, что я уже здесь, и даже бросает взгляд на свои наручные часы.

— Здравствуйте, Семен Петрович, вы не опоздали, я пришла пораньше.

Он кивает и садится по правую сторону от меня. В течении пяти минут подтягиваются и остальные, а еще через какое-то время приходят те, из-за кого мы в принципе здесь собрались. Я хочу расширить компанию и для этого нам нужны инвестиции. Дать им могут другие компании, но тогда мне придется поделиться частью акций. Сейчас контрольный пакет в виде семидесяти процентов принадлежит мне, остальные двадцать пять руководителям отделов, таким, как Семен Петрович.

Я не очень хочу расставаться с двадцатью четырьмя акциями компании, но сейчас у нас нет лишних денег на расширение. Да, мы по-прежнему функционируем в прибыль, но я хочу большего. Пора задуматься о том, чтобы выйти на новый уровень, увеличить прибыль и открыть несколько новых торговых точек по стране.

Ровно в три в конференц-зал заходит несколько мужчин. В этот момент я как раз просматриваю бумаги, но когда поднимаю голову, мне кажется, что земля уходит из-под ног. Я хаотично смотрю на тех, кто должен прийти на переговоры и запинаюсь на третьей строчке. Царев Давид Архипович. Что это? Моя рассеянность? Как я вообще пропустила его сюда?

Буквально отодрав взгляд от букв, поднимаю голову и смотрю на профиль мужчины, который в этот момент разговаривает с кем-то по телефону. Он ни капли не изменился: все та же высокая прическа, резко очерченные скулы, коротко стриженная борода, чуть заходящая на щеки, пухлые губы и уверенные движения. До меня доходит, что я любуюсь им только тогда, когда он заканчивает разговор, поворачивает голову и встречается взглядом со мной. Несколько мгновений молчаливых взглядов глаза в глаза, и он кивает, говоря:

— Здравствуйте, Мила Олеговна. Мое почтение присутствующим.

Уверенными движениями он направляется к столу, садится на свободный стул в противоположном конце стола и произносит:

— Примите мои извинения за разговор и задержку, я не мог не ответить на звонок, — и одними губами, смотря мне в глаза, произносит “сын”.

Я тут же перевожу взгляд на три папки, расположенные напротив меня, и не могу сосредоточиться.

— Можем начинать, — даю разрешение своей команде, а сама пытаюсь сосредоточиться и таки слушать то, что они говорят.

Я знаю это наизусть, но мне равно нужно страховать их. Как это сделать, когда единственная мысль, пульсирующая в голове: “он не должен увидеть меня беременной”. И ведь это так просто. Я представляю, как он роняет ручку, как наклоняется за ней и видит мой живот. Я даже вижу сжавшиеся челюсти и недовольный взгляд.

Пока мои юристы и финансисты говорят о перспективах, я пытаюсь понять, как выгляжу. Не изменилась ли? Я, конечно, немного поправилась, но слава богу не отекла, потому что если Давид знает, как выглядят беременные отекшие женщины, то он раскусил бы меня в пару секунд. Сейчас я жалею о том, что мой стол не металлический лакированный, так я хотя бы смогла увидеть свое отражение на его поверхности и убедиться в том, что все еще не так плохо выгляжу, что не показываю всем своим видом страх.

А он есть. Я знаю, что этот ребенок его. Тогда, на первом УЗИ, врач ошиблась, поставив неверный срок, и только спустя пару месяцев я узнала о том, что малыш внутри таки Давида, а не Димы. Тогда я думала над тем, чтобы найти Давида, поговорить, сказать, но злость и обида внутри меня были сильнее. Я не стала этого делать. Да и ему, судя по тому, как халатно он отнесся к предохранению, было наплевать на то, забеременею ли я.

Переговоры идут своим чередом, я таки делаю над собой усилие и сосредотачиваюсь на том, что говорят мои подчиненные, поправляю их в каких-то неверных формулировках и пытаюсь не обращать внимание на пронизывающий до костей взгляд Давида.

— То есть, вы предлагаете двадцать четыре процента акций в плату за инвестиции в миллионы долларов? — переспрашивает Давид.

— Да, все верно, — киваю я. — Вы получаете право голоса в моей компании, а мы необходимые деньги для расширения.

На самом деле он последний, с кем я хочу заключать контракт и кому могу отдать акции. Более того, я уверена, что откажу и продолжу поиски инвестора, если среди других здесь присутствующих не найдется того, кто согласится на эти условия.

Судя по сосредоточенным лицам большинства инвесторов, они или в растерянности, или в раздумьях. Мы просим немалую сумму и у многих ее просто нет, хотя двадцать четыре процента акций куда большая плата, чем та, что они нам дадут. Я знаю, что другие откажутся, как знаю и то, что Давид согласится. Просто из принципа. Потому что ему так хочется.

— У меня есть предложение, — говорит он. — Я готов дать десять миллионов долларов в обмен на двадцать пять процентов акций.

Несколько минут глаза в глаза, и я оглашаю свой вердикт.

— Мы обязательно подумаем над вашим предложением, Давид Архипович. Также ждем решения от других инвесторов.

Захлопнув папку, даю всем понять, что переговоры окончены. Достаю телефон, делая вид, что у меня срочная переписка, и жду, пока кабинет освободиться. Давид встает последним. Я вижу это краем глаза и надеюсь, что он не останется.

Он уходит вместе с остальными. Я же несколько минут сижу за столом, после чего чуть отодвигаю стул и поглаживаю живот. Встаю, чтобы покинуть кабинет, потому что голоса за дверью стихли и все наверняка уже разошлись, когда слышу звук открываемой двери. На пороге стоит Давид. Всего пару секунд он смотрит мне в глаза, а после переводит взгляд на мой живот.