Сам король Георг III способствовал этому шагу вполне конкретными и обстоятельными действиями, причем не из интереса к колониям, а потому, что, подобно всем представителям ганноверской династии до него, желал добра армии. В конце концов это была его армия, а в 1762 году, когда война подошла к концу, ее будущее выглядело неопределенно. В ходе Семилетней войны она разрослась и обеспечивала средствами к существованию многочисленных офицеров, оказывавших королю и его министрам важную политическую поддержку. Немало полковников заседало в парламенте, и вместе со своими подчиненными они образовывали опору короны. Что было делать с этими полезными офицерами теперь, когда воцарился мир и правительству требовалось сокращать всевозможные расходы? Молодого короля волновали такие вопросы, и поэтому неудивительно, что в сентябре 1762 года он писал своему другу Бьюту: «Несколько дней я работал над оценкой состояния войск накануне заключения мира и надеюсь послать ее сегодня вечером. Десять полков, сформированных в начале войны, сохранятся, однако расходы станут на несколько сот фунтов меньше, чем… в 1749 году»[63]. Король еще четыре месяца продолжал работать над оценкой армии, количества полков и средств, необходимых для выплаты им жалованья. Американские колонии учитывались в его расчетах только потому, что их можно было принудить к содействию в содержании королевских вооруженных сил[64].

Бьют понимал озабоченность короля и наверняка разделял ее, но и у него, и у чиновников казначейства хватало и других забот. Канада, западные территории и Флорида страдали от «проблем» с индейцами, которые требовали решений, граничивших с войной. Для восстановления спокойствия и обеспечения безопасности были необходимы войска. Министерство торговли (The Board of Trade), лучше всех прочих осведомленное о колониях, давно призывало перейти от местного к имперскому контролю над отношениями с индейцами. Защиту белых американцев, как не раз давало понять министерство, лучше всего удалось бы обеспечить за счет регулирования торговли с индейцами (и недопущения эксплуатации индейцев белыми торговцами, что являлось частой причиной конфликтов) и прекращения захвата белыми индейских земель. Участие империи в решении индейского вопроса невозможно было представить без использования британской армии[65].

В течение следующих нескольких лет британским чиновникам пришли в голову и другие способы применения регулярной армии в Америке. Так, некоторые полагали, что она могла бы собирать таможенные пошлины и контролировать американское общество. Эти мнения еще не приняли отчетливой формы в 1763 году, но уже казалось, что здравый смысл и имперский замысел предполагают наличие армии в Америке, поэтому соответствующее решение выглядело достаточно очевидным.

Принимая во внимание давнюю историю нелюбви англичан к регулярным армиям, можно сказать, что парламент на удивление легко согласился с решением о размещении войск в Америке. В любом случае, этот вопрос не стал критическим и не потребовал тщательного изучения или дебатов. Вероятно, здравый смысл опять-таки приглушил сомнения: в Америке дикая местность действительно окружала малонаселенные приграничные территории английских колоний. В Канаде имелось французское население (недавние враги, едва ли лояльные Британии); на западе жили индейцы, которых ценили как торговых партнеров и страшились за их жестокость; на юге, во Флориде, находились испанцы, доверять которым следовало не больше, чем французам. Да и сами англоамериканцы, несмотря на их преданность, не хватали звезд с неба в искусстве дипломатии и вполне могли спровоцировать конфликт со своими западными соседями. Как еще можно было гарантировать безопасность и стабильность, если не размещением славных британских солдат вдоль дуги от Канады до Флориды? Казалось, сам здравый смысл предписывал такое решение. Что же касается традиции, отказывавшей монарху в услугах регулярной армии, то эта традиция была гораздо более убедительной на британских островах, чем за их пределами. Итак, парламент — орган, всегда полагавший себя исполненным здравым смыслом и заботой о правах подданных, предпочел забыть о своих сомнениях и тихо согласился[66].

II

Когда Джордж Гренвиль сменил в 1763 году Бьюта, он не собирался возвращаться к этому вопросу. Нет никаких свидетельств, опровергающих то, что он поддерживал нахождение королевских войск в Америке. В общем и целом его можно назвать классическим английским политиком, хотя, пожалуй, он был умнее и намного честолюбивее большинства коллег. Он имел богатые политические связи — его брат Ричард (граф Темпл) долгие годы занимал видное место в английской политике; более того, два брата являлись яркими представителями успешной в политическом отношении английской семьи, чье влияние на протяжении поколения распространилось от нескольких избирательных округов на парламент.

Джордж Гренвиль, родившийся в 1712 году, попал в парламент в 1741-м и оставался в нем до самой смерти в 1770 году. Через три года после избрания в палату общин ему предложили войти в кабинет министров, и он согласился, что, возможно, подтверждает не только его связи, но и способности. Гренвиль вновь вступил в должность при мощной коалиции Ньюкасла и Питта, приведшей Британию к великим победам в Семилетней войне. Его брат также состоял в правительстве, но ушел в отставку в октябре 1761 года вместе с Питтом, когда тот не смог убедить монарха и парламент объявить войну Испании. Гренвиль служил секретарем Северного департамента, а затем первым лордом адмиралтейства. Он активно поддерживал Бьюта.

Когда Бьют покинул свой пост, Гренвиль возглавил казначейство и стал первым министром короля. Он был опытным политиком, но перед ним стояли задачи, к которым этот опыт подготовил его лишь отчасти. В Англии намечались первые признаки движения за реформирование палаты общин. Ни Гренвиль, ни кто бы то ни было другой не мог сделать палату общин более представительным органом в 1763 году, и кроме того, эти «признаки» можно было трактовать по-разному. Лондонская чернь грозила волнениями и восстаниями, хотя и не вполне понимала, чего хотела в тот или иной момент. Гренвилю и министрам эти простые лондонцы казались мятежными и безответственными отбросами общества, только и умеющими, что причинять всякий вред. Джон Уилкс — публицист, политик и повеса — как раз тогда становился любимцем толпы, почувствовавшей в нем силу, которую можно было бы нацелить на реформирование представительных институтов, которые на самом деле таковыми не являлись. На юге наблюдались волнения иного толка в так называемых «сидровых графствах» (прозванных так в честь их главного продукта), где люди сильно возмущались налогами на сидр[67].

Уилкс, чернь и сидр казались пустяками Гревилю, который большую часть своего министерского срока думал о других вещах. Американский запад по-прежнему создавал проблемы, поскольку решение о размещении там войск само по себе не решало насущных проблем с собственностью на земли и отношениями с индейцами.

Вопрос о том,