что все рабочие получают расчет – фабрика останавливается. Все были встревожены, расстроены, говорили о том, что враг очень близко, что вероятно сегодня ночью будут взрывать фабрику.

По улице тянулись обозы беженцев из московских пригородов, груженных всяким скарбом. Многие торопились покинуть Москву. Я приняла от главного кассира Ильи Сергеевича Кузнецова огромную сумму денег на выдачу зарплаты (сам он выезжал на трудфронт, где работницы нашей фабрики рыли противотанковые рвы).

Никогда не забуду этот день и ночь! Толпа народа стояла у застекленных перегородок кассы, нажимая на них с такой силой, что стенки трещали. Меня торопили, на меня кричали, меня умоляли выдавать деньги скорее, а мои не привыкшие к этой работе дрожавшие пальцы так плохо слушались меня. Большим напряжением воли я заставляла себя сосредоточиться, не думать о грозящей опасности. «Не может быть! Не может быть! Не пускай врага в Москву!» – повторяла я себе, но возраставшее волнение толпы передавалось мне и непрошеные слезники скатывались иногда по щекам, я их не вытирала и они падали на пачки денег. Я видела, я понимала, что все эти люди торопятся уехать из Москвы, спасая свою жизнь.

Не знаю, каким образом я, такая неопытная в этой работе, выдала огромную сумму денег и не просчиталась.

Поздно вечером возвращалась домой. То и дело вспыхивали зажигательные бомбы, с грохотом разрывались снаряды, навстречу попадались группы вооруженных людей. Тревожной, но по-прежнему прекрасной была родная столица. И никогда я не любила ее так сильно, как в эту ночь, когда ей угрожала страшная опасность[201].

Вопреки плану, предусматривавшему упорядоченную эвакуацию эшелонов, организованных различными предприятиями и учреждениями, на станции теснились толпы людей, во что бы то ни стало стремившихся уехать. Американка Мэри Ледер, жена советского служащего, вспоминала эту давку:

15 октября 1941 года. Никто из живших тогда в Москве или ее окрестностях не забудет этого дня. Город охватила паника. По всей Москве в государственных учреждениях, научных институтах и на заводах жгли документы, чтобы они не попали в руки немцев. Началась массовая эвакуация из Москвы – организованная и стихийная. Те, кто эвакуировался организованно, уезжали поездом. Эвакуировавшиеся стихийно брали то, что могли унести, и шли пешком или по возможности садились на любой попутный транспорт. День за днем поток москвичей двигался на восток по шоссе Энтузиастов, одной из главных дорог Москвы. Но тем утром я направилась к станции, еще не зная, что творится в городе <…>. Билеты не действовали. Поезда были закреплены за разными организациями, вывозившими своих сотрудников с семьями. Это было какое-то безумие[202].

Ил. 3. Женщины роют противотанковые рвы. 1941 год. Публикуется с разрешения РГАКФД.

Московские железнодорожники задействовали весь транспорт, хотя бы отдаленно напоминавший железнодорожный вагон, в том числе вагоны пригородных электричек, трамваев и даже метро, которые специально приспособили для рельсов. Любой прибывавший в Москву состав тут же освобождали и заполняли снова. Едва солдаты, отправленные на фронт из Сибири, успевали сойти с поезда, внутрь уже ломилось гражданское население. Первые эшелоны отправились в 6.20 вечера. К 10 утра было загружено уже 100 вагонов. Дубровин с гордостью вспоминал, что за ночь из Москвы удалось отправить около 150 000 человек. Ранее немцы уже бомбили московские вокзалы и продолжали сбрасывать на них бомбы впоследствии, но в ту ночь ни одна бомба не упала ни на Казанский вокзал, ни на Северный речной порт, откуда отправляли транспорт. По словам Дубровина, враг так и не узнал об эвакуации[203].

В следующие недели из Москвы продолжали тянуться эшелоны. Хотя немцы обстреливали и бомбили железнодорожные пути, каждый день из города отправлялось в среднем около 80 составов, заполненных людьми, имуществом и машинами. В конце октября Г. И. Зезюлев, рабочий автомобильного завода имени Сталина (ЗИСа), получил указание вместе с предприятием эвакуироваться в Ульяновск за 4 часа до отъезда. Вот как он описывал вид, открывавшийся из окна уходящего поезда:

Медленно шли эшелон за эшелоном в пределах видимости, останавливались подолгу и внезапно снова двигались. Полыхали на горизонте кровавые зарницы недалекого фронта, иногда доносился гул как будто далекого грома. Проезжали мимо безлюдных станций: ни подвижного состава, ни пассажиров, ни обслуживающего персонала, кроме одного-двух железнодорожников с усталыми тревожными лицами. Неспокойно было в эту пору, постоянно опасались налетов вражеской авиации на бесконечные эшелоны, переполненные людьми, здоровыми и больными, молодыми и старыми[204].

Несмотря на уверения Сталина, что Москву не сдадут, жителей ужасала мысль об оккупации, казавшейся неизбежной. Массовый исход из столицы позднее в шутку называли «большим драпом». Когда учредили медаль «За оборону Москвы», подвешенную на классическую медальную ленту, циники каламбурили, говоря, что некоторым стоило бы носить медаль на куске драпа[205]. Хотя десятки тысяч людей отправились в эвакуацию или бежали, многие решили остаться, порой отказываясь выполнять прямые указания начальства и уезжать со своими предприятиями, иные же вступали в вооруженные отряды, чтобы участвовать в обороне города.

30 ноября температура опустилась до минус 45 градусов. Солдаты вермахта были совершенно не готовы к лютому морозу. Гитлер, уверенный, что захватит Москву уже в октябре, решил, что армии не понадобится зимнее снаряжение, и сотни тысяч получили обморожения. Двигатели глохли, смазка для снарядов застывала, люфтваффе было парализовано. 5 декабря Красная армия перешла в контрнаступление, очистив от врага Калинин (Тверь), Клин и еще несколько городов к северу от Москвы, а также Наро-Фоминск, Калугу и Малоярославец на юго-западе. В декабре советское руководство прекратило эвакуацию, убедившись, что Москва и соседние области вне опасности. В общей сложности из столицы было вывезено почти 500 предприятий и более 1,5 миллиона вагонов в составе 30 000 эшелонов[206]. Красная армия приостановила наступление 7 января 1942 года, отогнав замерзающие германские войска на 100–250 километров назад по всему фронту вокруг Москвы. Это было первое крупное поражение вермахта с начала войны – и первая брешь в мифе о непобедимости нацистов.

«Нас оставляют без хлеба!»

Беспрецедентные усилия Совета по эвакуации не принесли бы результата без поддержки рабочих. Пока ответственные работники и сотрудники предприятий эвакуировали Москву, директора фабрик и партработники в Иванове, центре текстильной промышленности к северо-востоку от Москвы и городе с богатым революционным прошлым, попытались эвакуировать оборудование, не посоветовавшись с рабочими, чем спровоцировали протесты и стихийные забастовки. Конфликт разгорелся в середине октября, когда немцы, следуя своему плану захвата Москвы, подошли к Ивановской области. Город, расположенный в прифронтовой зоне, окружало