Летом 1942 г., в финале провальной и крайне затратной истории с армией В. Андерса, которую, в конце концов, пришлось эвакуировать на Ближний Восток, в распоряжение британского командования, А.П. Панфилов был отстранен от должности уполномоченного, а вскоре – и от должности начальника ГРУ ГШ КА. Он не был привлечен к ответственности за неудачу, к которой едва ли был причастен, и продолжил службу на высших командных должностях в танковых войсках. Скорее можно говорить о недосмотре спецслужб, долго и упорно пытавшихся склонить к сотрудничеству лично Андерса, но игнорировавших сигналы от оппозиционно настроенных офицеров из его ближнего круга, на которых можно было опереться в работе со всей польской армией[295].

В конце июля 1942 г. А.П. Панфилова на посту уполномоченного сменил Г.С. Жуков. В дальнейшем этот орган находился под безраздельным контролем спецслужб, от которых требовался подбор проверенного командного состава и обеспечение надзора за политическими настроениями иностранных военнослужащих. Поскольку в дальнейшем Г.С. Жуков будет главным персонажем данной главы, стоит уделить его личности несколько строк. На службу в органы НКВД он пришел с комсомольской работы, имея за плечами девятиклассное образование и вечерний комуз. Профильного образования он так и не получил. В органах НКВД дослужился до начальника дорожно-транспортного отдела НКВД на Западной железной дороге, после чего в 1939–1940 гг. более полутора лет находился в резерве назначения отдела кадров НКВД. Отстранение от служебных обязанностей, очевидно, было связано с чисткой органов от активных участников репрессий 1937–1938 гг. Можно предположить, что Жуков был вовлечен в репрессии косвенно, на что указывают и мягкость наказания, и то, что в вину ему вменялось лишь «непринятие достаточных мер к недопущению извращений в следственной работе в 1938 г. в ДТО НКВД Западной ж. д.»[296].

Осенью 1939 г., оставаясь в резерве отдела кадров НКВД, Жуков был прикомандирован к оперативной группе ГУГБ НКВД, работавшей на занятой советскими войсками территории Польши и выявлявшей участников подпольных антисоветских организаций. На этом поприще он отличился и был отмечен начальником управления В.Н. Меркуловым[297]. 14 октября 1940 г. Жуков был назначен в одну из двух бригад оперативных работников с задачей выяснить готовность бывших польских военнослужащих сражаться на стороне СССР в случае нападения на нее гитлеровской Германии[298]. Соображения Жукова легли в основу доклада Л.П. Берии на имя И.В. Сталина о возможности формирования польской части, правда не реализованной в связи с началом войны. Но очевидно, что уже тогда энергичный лейтенант госбезопасности был замечен высоким начальством. После этого в феврале 1941 г. он был назначен на должность в центральном аппарате выделенного из НКВД Наркомата государственной безопасности, и его карьера стала быстро расти. Менее чем за полгода Жуков трижды вырос в званиях и в августе 1941 г. был уже майором госбезопасности (эквивалент армейского полковника), в каковом звании он и предстал перед польскими и чехословацкими военными.

Знал ли он какие-либо иностранные языки – неизвестно (достоверно известно, что он не владел польским[299]). Однако, несмотря на скромное образование, очевидно, это был человек не без способностей и обладал своеобразным обаянием. Со многими иностранцами у него складывались теплые доверительные отношения, насколько это было возможно с учетом обстоятельств и его основной профессии. Член югославской военной миссии М. Джилас описывал Жукова следующим образом: «Стройный и бледный блондин, еще молодой и очень находчивый, не без юмора и тонкого цинизма – свойств нередких среди работников секретных служб»[300]. Джилас явно был очарован этим, по его словам, «отличным служакой», который «больше верил в силу, чем в идеи, как средство осуществления коммунизма»[301]. На польского генерала В. Андерса, который в своих мемуарах едва ли сказал о Советском Союзе хотя бы одно доброе слово, Жуков тоже произвел благоприятное впечатление «человека разумного и энергичного. Преданный Сталину душой и телом, он был типичным молодым русским коммунистом, однако наши отношения складывались раз от разу все лучше». В августе 1942 г., навсегда покидая Советский Союз, Андерс попрощался с Жуковым «сердечно», потому что, «несмотря на то что это был человек полностью преданный советскому режиму, он отличался порядочностью» и обеспечил польским войскам хорошо организованную эвакуацию. Не говоря о том, что «прежде всего благодаря ему я смог освободить из лагерей и тюрем многие тысячи людей, которые, скорее всего, никогда бы уже не увидели свободы»[302].

Аппаратный вес Жукова быстро рос. За два года пребывания в должности уполномоченного он был вызван в кабинет И.В. Сталина не менее двадцати одного раза[303] (для сравнения: Панфилов за год работы уполномоченным – только пять раз). В феврале 1943 г., с введением новых специальных званий для сотрудников органов госбезопасности, Г.С. Жуков получил генеральское звание комиссара государственной безопасности. При этом до конца войны он оставался на руководящих должностях в центральном аппарате НКВД – НКГБ. В мае 1943 г., после очередного разделения наркоматов, Жуков был переведен в НКГБ, возглавив отдел по борьбе с агентурой иностранных разведок, наблюдению за посольствами, иностранными миссиями и иноподданными[304].

Весной 1943 г. формирование польских войск на территории СССР возобновилось. В мае началось формирование 1-й пехотной дивизии им. Т. Костюшко. Г.С. Жуков и сотрудники возглавляемого им 7-го отдела 2-го управления НКГБ непосредственно участвовали в конструировании нового, более лояльного и сговорчивого, чем лондонское правительство, польского контрагента – Союза польских патриотов во главе с писательницей Вандой Василевской. Жуков также занимался подбором и проверкой руководящего состава для 1-й польской пехотной дивизии им. Т. Костюшко. 21 апреля 1943 г. он лично дал главному кандидату на пост командира дивизии полковнику З. Берлингу положительную характеристику, отметив, что тот «много работает над собой, изучая произведения тов. Ленина, Сталина и советскую военную литературу»[305]. Как и большинство интернированных поляков, Берлинг был вынужден принять советское гражданство в 1943 г., и время от времени уполномоченный по иностранным формированиям в СССР Г.С. Жуков напоминал ему об обязанностях советского гражданина[306]. С Берлингом и другими польскими военными и политическими деятелями в 1943 г. Жуков действовал заметно более целеустремленно и уверенно, чем ранее с Андерсом, с которым много времени было потрачено на увещевания, уговоры и выяснение того, «когда польская армия думает воевать»[307]. Возможно, инициативность Жукова была связана с намерением реабилитироваться за просчеты, допущенные в работе с Андерсом и его окружением, лояльность которых Советскому Союзу была сильно переоценена чекистами.

Постановление ГКО № 3294сс от 6 мая 1943 г., объявившее о сформировании 1-й польской пехотной дивизии, венчало большую негласную работу с польскими политэмигрантами и