— Ну, черт… Не может быть, черт возьми… не может быть, что ты не в курсе…

— С ней что-то серьезное?

— Нет, нет, нельзя так сказать, это более… это менее…

Он медлит, и это меня жутко раздражает.

— Послушай, Алекс, если это шутка, то закругляйся. Я сейчас не в том настроении, чтобы ее оценить.

Он глубоко вдыхает, как будто собираясь нырять, и говорит:

— Ирэн уезжает жить к Джиму.

Я заставляю его повторять дважды, прежде чем понимаю, что его слова в точности означают. Я наливаю себе еще виски, пока он путано объясняет: он был уверен, что я в курсе, он не понимает, почему Ирэн мне не сказала, ситуация кажется ему совершенно безумной…

Я залпом выпиваю виски, чувствую, как по телу разливается тепло, и спрашиваю, пытаясь говорить тихо:

— Кто еще в курсе, кроме тебя?

Его плечи опускаются. Он бормочет, смотря на ботинки: «Беренис… Жан-Луи… и Мари-Клод…»

Гнев заставляет меня вскочить на ноги. Я опрокинула коробку с пудрой ему на колени и вылетела из комнаты, испытывая смешанные, но бурные чувства. Я ищу сестру в гримерных, в аппаратной, где два техника посмотрели на меня с сочувствием, которое еще больше меня разозлило. Я врываюсь на площадку и налетаю на Беренис. Я спрашиваю, видела ли она Ирэн, и Беренис отвечает, что та точно где-то здесь, и добавляет сочувственным тоном:

— Теперь будет так тяжело…

Я глубоко вдыхаю, чтобы не ударить ее, и возобновляю поиски. Наконец я вижу Ирэн между самодельными декорациями и ванной. Она разговаривает по телефону — шепчет томным голосом:

— Да, я люблю тебя… Ты знаешь, я скучаю по тебе… так сильно… Завтра?

Я как ветер подлетаю к ней и выхватываю у нее телефон.

— Что на тебя нашло? Что не так?

Она еще имеет наглость спрашивать.

— Мерзавка! Ну и мерзавка! Когда ты собиралась мне сказать? Накануне отъезда?

Слыша, как громко я кричала, все поняли, что мы с сестрой обсуждаем очень спорный вопрос. К тому же на площадке установилась непривычная тишина. Ирэн спокойно достает пачку сигарет из кармана.

— Не кричи так! Не трудись устраивать здесь спектакль!

Она зажигает сигарету, пока я продолжаю кричать:

— Мне на это плевать! Они все в курсе! Все! Только я, твоя сестра, бедная дурочка, не знаю, что мадам эмигрирует! Как ты это назовешь? Это мерзость! Мерзость!

— Я хотела с тобой поговорить, а потом сказала себе: в любом случае будет ссора… и я откладывала этот момент, как только могла.

Я чувствую себя измотанной, опустошенной. К тому же виски совсем не помогает. В тишине я слышу, как кто-то кашляет на площадке, негромко, как будто в театре. Мы с Ирэн обмениваемся такими тяжелыми взглядами, что тут же отводим глаза.

— Дай мне сигарету.

Я вырываю пачку у нее из рук. Она смотрит, как я ищу зажигалку в карманах, и наконец протягивает мне свою; ее руки не дрожат. Я затягиваюсь, надеясь успокоиться.

— Что это за глупость? Хочешь взять отпуск на месяц?

— Нет, не на месяц. Я хочу взять отпуск на всю жизнь. И так как жизнь у меня одна, я не хочу ее испортить.

Она спокойна, она уже все решила, а я на грани истерики.

— Поговорим об этом, о твоей жизни! Ты бросаешь все… я не говорю даже о других, я говорю о тебе… Ты бросаешь все на ветер в сорок три года просто потому, что узнала, что испытываешь вагинальный оргазм? Какой пафос!

Моя грубость оставляет ее равнодушной.

— Я люблю этого мужчину, ты не можешь этого понять…

— Извини меня, Ирэн, если ты вдруг забыла, я была замужем пятнадцать лет, и не думаю, что только из-за налогов.

— Ты очень хорошо знаешь, о чем я говорю… Это ты пафосная, Джудит… Сейчас еще ничего… Но через десять лет… Даже нет… Через пять лет… Как мы будем обходиться без мужчин?

Мой гнев ушел, я чувствую только грусть.

— Дороже… Это будет дороже… Вот и все.

Я удаляюсь, чтобы она не увидела слезы, которые выступили на моих глазах.

Мы тщательно избегали друг друга на протяжении всей записи… Я была никакая, мы переделывали запись за записью. На площадке стояла мрачная атмосфера. Я даже не сняла макияж этим вечером, и все же Мари настояла на том, чтобы помочь мне выглядеть лучше. Предательство Патрика, точнее Марко, казалось мне таким ничтожным в сравнении с отъездом моей сестры.

Я с Ирэн никогда по-настоящему не разлучалась. Мы вместе пережили шторм любви и секса 1970-х годов, она вышла замуж раньше меня, уже тогда я подражала ее стилю. Она очень хотела провести церемонию согласно традициям. Едва избежали венчания и церковного хора, но были оркестр, белое платье, подружки невесты, подвязка и жених во фраке — ради семейного благополучия.

Брак продлился четыре года, за это время она поняла, за какого дипломированного идиота вышла замуж. Милый всклокоченный хиппи, которого она встретила на манифестации, сменив прическу, дал понять, кто он на самом деле. Он родился в семье с серьезными принципами, в которой считали, что супруга прежде всего должна была воспитывать детей, соответствовать своему положению и заботиться о чести своего мужа.

С детьми ничего не вышло, Ирэн поняла, что у нее их никогда не будет, после аборта, на который «фабрикантша ангелов» пошла за день до появления пилюль для прерывания беременности. А я продолжала шататься без дела до начала 1980-х годов. Когда появился прекрасный принц и я начала верить во все, что казалось мне подозрительным за шесть месяцев до этого, я нашла моего двойника, мою вторую половинку. Того, с кем я состарюсь. Я встретила Лукаса. Вместе мы завоевали бы мир.

Даже в это время, когда моя с Лукасом любовь торжествовала, что часто вредит окружающим, я с Ирэн была очень близка. Я получила свою должность, и мы начали работать вместе. Нельзя сказать, что она ценила Лукаса, и он относился к ней так же, но они друг друга терпели. Они были слишком интеллигентны, чтобы вступать в открытый конфликт.

И потом, когда земля начала уходить из-под ног, когда я вышла из летаргического сна, в котором пребывала годами, когда я поняла, что с точки зрения чувств наша пара жила в пустыне, я конечно же обратилась к моей единственной, моей настоящей подруге, к моей сестре. Которая теперь собиралась уезжать. На другой край света. С типом, которого она знала три месяца, у которого не было ничего за душой, только его пенис и его нож.

На мгновение мне захотелось перехватить его после спектакля, поговорить с ним, спросить его прямо, были ли честны его намерения. Ну, как отец невесты. Сможете вы сделать мою дочь счастливой? Вы действительно ее заслуживаете? Сможете обеспечить ей образ жизни, к которому она привыкла?

У меня не хватило бы храбрости, и все же я улыбнулась. Возможно, Джим был искренен, возможно, он верил, что делает доброе дело, забирая ее с собой. Но какое право имела я оценивать жизнь Ирэн?