— Ради этого человека я взялась пересечь пустыню. Должна же я знать о нем хоть что-нибудь.

Старуха довольно долго молчала, глядя куда-то вдаль сощуренными от яркого света глазами, потом все-таки сказала:

— Его зовут Амастан, сын Муссы.

— Так, значит, он сын Муссы, сына Ибы, аменокаля, верховного вождя всех племен Аира?

— Благодарение Богу, он не похож на своего отца.

— Так он сын аменокаля?

Старуха резко шлепнула своего верблюда по макушке и громко свистнула. Тот послушно остановился, опустился на колени, и она легко соскользнула на землю.

— Значит, он двоюродный брат Росси? — не отставала Мариата.

— Только не суди о моем Амастане по тому, что ты знаешь об этом трусе. Пока не родился мой мальчик, Мусса души в Росси не чаял. Стоило Росси потребовать что угодно — и он тут же получал свое: красивую безделушку, лучший кусок мяса, игрушечный деревянный меч. Но Амастан был первенец, наследник Муссы. Увидев сына, отец полюбил его до безумия, а Росси стал страшно ревновать. Когда мой мальчик рос, я постоянно обнаруживала у него синяки и царапины. Во время детских игр он никак не мог их получить. Однажды я увидела отчетливые отпечатки пальцев на горле Амастана, словно кто-то пытался его задушить. Он не сказал, что это дело рук Росси, но разве от матери что-нибудь скроется?

— Поэтому ты ушла от них?

Рахма плотно поджала губы.

— Теперь мы пойдем пешком, — сказала она.

— Пешком? — испуганно переспросила Мариата.

— Верблюды должны отдохнуть.

Старуха припала губами к бурдюку с водой и долго пила, потом передала его Мариате и обмотала платок вокруг лица так, как это делают мужчины. Она выпрямилась во весь рост и быстрым шагом тронулась дальше, ведя животное на поводу.

Слезая со своего верблюда, Мариата чуть не упала. Девушка тоже намотала на лицо темный платок, оставив открытыми только глаза. Ей непривычно было ходить так, очень неудобно, трудно дышать, но, как только с дюн прилетел первый порыв ветра, стало понятно, зачем это нужно. Песчинки неприятно впивались в кожу, больно жалили прямо в глаза. Вдобавок горячий песок жег ноги сквозь тонкие подошвы сандалий. После нескольких часов, проведенных на спине верблюда, тело утратило гибкость, и девушка передвигалась довольно неуклюже.

Несмотря на возраст и рану, полученную от Росси, Рахма двигалась легко, будто подобные путешествия для нее — привычное дело. Мариате казалось, что ее спутница шагает так же быстро, как мужчина, идущий во главе каравана, или какой-нибудь охотник. Она искренне восхищалась этой немолодой, но столь решительной и отважной женщиной. Когда ветер усилился, Рахма пошла с подветренной стороны верблюда, укрываясь за его большим телом. Мариата последовала ее примеру. Так они и шагали, пока солнце не поднялось высоко. Никаких признаков погони все еще не было.

Мариата почувствовала, что силы ее на исходе, однако взяла себя в руки. Она шла как в трансе, в полусне, механически переставляя ноги и крепко сжимая плетеный повод верблюда, пока не перестала чувствовать неудобство, которое так раздражало ее в начале дня. Сознание Мариаты, теперь свободное от телесных потребностей, блуждало где-то далеко. Зачем она отправилась в это безумное странствие с женщиной, которую едва знает, да еще при таких странных обстоятельствах? Неужели с ней случилось бы что-нибудь ужасное, останься она в племени? Что бы там ни говорил Росси, но кто-нибудь обязательно прибежал бы, если бы она позвала на помощь. Защита женщин в ее народе считалась святым долгом, они всегда были окружены всяческим уважением. Страх перед племянником Муссы лишил ее способности трезво мыслить, заставил совершать безумные поступки. Но тут она вспомнила про голодающих харатинов и бешеный нрав верховного вождя. Все говорили, что он уже при смерти. Вскоре вождем станет Росси, и тогда никто не защитит ее от его произвола. Ведь он пытался задушить сына самого аменокаля!

Она задумалась. Между Рахмой и Муссой наверняка случилось что-то серьезное. Развод аменокаля с женой или, того хуже, ее уход от него — дело неслыханное. Девушка чувствовала, что тут кроется какой-то скандал.

Такие вот мысли порхали у нее в голове, как мотыльки вокруг огня. Они то скрывались в темноте, то снова врывались в круг света и беспорядочно носились в безумной пляске.

Наконец Рахма обернулась к ней и пробормотала что-то неразборчивое.

Мариата подняла голову и увидела перед собой пальмы, дрожащие в раскаленном воздухе. Девушка подумала, что это мираж. Она слышала, что пустыня часто проделывает с человеком такие фокусы и неопытные путешественники всегда бывают обмануты.

— Оазис, — повторила Рахма, на этот раз более отчетливо. — Оазис Дум. Большая часть пути позади.

Они напоили верблюдов, пустили их пощипать травку и наполнили бурдюки водой. Потом Рахма улеглась в тени немного поспать, а Мариата села и опустила ноги в прохладную воду гуэльты.[25]Она любовалась отражением в воде финиковых пальм и ослепительно-синего неба. Какой покой! Девушка еще никогда не ощущала подобной тишины и умиротворения. Прежде ее с утра и до вечера окружали какие-то звуки. Приходили и уходили родственники или соседи, шумели детишки, блеяли козы, лаяли собаки, и так изо дня в день. Сначала она была Мариатой, дочерью Йеммы, дочери Тофенат, дочери Усман, имела сестер и близких родственников, являлась членом племени. Потом девушка стала племянницей Дассин, чужачкой из племени кель-тайток, жила с народом кель-базган и утратила свое прежнее положение. Ее увезли из родной земли и поместили среди чужих, незнакомых людей. Поэтому ей казалось, что их очень много, гораздо больше, чем на самом деле. Мариата не знала ни их имен, ни родословных. Они сновали по территории стоянки, болтали, кричали, толковали о делах, про которые она понятия не имела. В эту самую минуту девушка стала самой собой. Одна только Рахма крепко спала рядом. С этой женщиной она познакомилась всего только день назад. Их не связывала верность соплеменниц или родственные узы. Еще с Мариатой была пустыня, прекрасная, безмятежная и вечная.

Это ощущение свободы, совершенства бытия росло в ней, пока не закружилась голова, пока не охватило чувство, будто она способна сейчас подняться на воздух и улететь в золотистую даль, как легкая паутинка…

Мариата понятия не имела, сколько времени прошло в этом оцепенении, как вдруг оно прекратилось. Раздался резкий звук, словно прямо над ухом кто-то ударил камень о камень.

Как кошка, которая всегда спит вполглаза, Рахма разом вскочила на ноги и приказала:

— Мариата, хватай верблюда. Быстро, быстро!

— Что случилось?

— Некогда разговаривать. Торопись!

Мариата подбежала к своему мехари, быстро сняла с него путы, схватила за повод и стояла, не зная, что делать дальше.

— Садись на него! Быстро двигай к высоким дюнам, вон там, видишь? Жди меня. Туда им не добраться, увязнут. Пошла!