оказались оборотнями, как и он сам. Все они хотели меня убить. Ещё одна девушка, хоть она была русалкой, обманула меня. А теперь та, которую я искал, убегала от меня по тёмной дороге, так, словно за нею гнался убийца. Я знаю, что нет ничего удивительного в таком отношении к тебе, если из твоих родителей только один был человеком, а имена твоих друзей звучат как проклятия; но всё равно это никогда не станет приятным.

Эдна сбилась с шага и споткнулась, сил на скольжение у неё больше не было. Нас разделяло уже не более двадцати ярдов. Она обернулась ко мне, и яростно закричала:

— Нет, пожалуйста!!! Отпусти меня! Я ничего никому не скажу!!!

Она кричала с таким надрывом, что собаки завыли, а самые большие псы ощерили клыки и заслонили её полукольцом. Они больше никуда не бежали.

Я молча спрыгнул на землю и хлопнул Эрику по спине.

— Давай отсюда. Собак не подпускай. — Я шагнул вперёд и сунул руку за пазуху.

Эдна махнула рукой, и псы стрелами бросились на меня. Эрика перевернулась через плечо и тонко взвизгнула, а потом во все лопатки бросилась назад, к ближайшему дереву. Эдна прищурилась, и, упав на колено, хлопнула ладонью по земле. И все её псы, перевернувшись через голову, превратились в волков.

Вот как. Маленькая грустная Эдна прибавила в силе. И была испугана настолько, что собиралась рвать меня волками.

Я сдёрнул лопнувший шнурок с шеи, и на миг поднял руку с ним над головой. На шнурке болтались два старых потемневших собачьих клыка, на каждом из которых было вырезано два знака. Зажав клыки между пальцами, как шипы кастета, я резко опустился на колено и вогнал их в землю. Один из них сломался, но это было уже не важно.

Вся свита Эдны — и оставшиеся сторожить её самки, и летящие ко мне волки — одновременно рухнула на землю, словно их кто-то резко и сильно рванул вниз за челюсти. Волки заскулили, становясь обратно псами, за спиной испуганно вскрикнула Эрика, и, обернувшись на мгновение, я увидел её сидящей на ветви дуба с подобранными ногами. Её кожа светлым силуэтом выделялась в темноте леса.

Солнце село, унеся последние отблески красного, и на Центральный Ингвальд опустились синие сумерки. Я переступил через лежащих под ногами вяло шевелящихся псов, и подошёл к Эдне.

Я знаю Слово, которое открывает любые двери и замки. Я с рождения наделён силой произносить его. Когда я делаю это, распахиваются ставни на окнах и слетают засовы с ворот; развязываются узлы и расстёгиваются пряжки ремней; даже спусковые устройства арбалетов и пробки бутылок подвержены действию моего Слова. Это очень сильная природная магия, и защиты от неё не бывает.

Но меня нанимают на службу не из-за этого.

Эдна вскочила на ноги и попыталась бежать, платье её, того зелёного цвета, что на Западе почитают за цвет морской волны, в темноте стало синим. Я поймал её за рукав и развернул к себе.

Она оттолкнула меня и упала в пыль.

— Почему ты не оставишь меня в покое?! — в слезах вскрикнула она, глядя на меня тёмными глазами. — Что я сделала тебе?!

Я шагнул к ней и склонился над нею.

— Не бойся, Эдна, и не сердись на меня. Ты знаешь, в чём твоя вина. Подожди этого спокойно.

— Нет! — Эдна разрыдалась, возясь в пыли и пытаясь отползать в сторону, но запал её кончился, и сил у неё уже не осталось.

— Пожалуйста, я дам тебе всё, что хочешь! — она дёрнула за тесёмки на платья и ладонью потянула его от горла вниз, а потом рванула руками в стороны, пытаясь откупится от меня последним, что у неё было.

— Только не целуй меня! — не очень внятно взвизгнула она и зажмурилась. Палые листья шуршали под нами, когда я обнял её за плечи. Она зарыдала в полную силу и залепила мне пощёчину, но я наклонился к её лицу и поцеловал её в губы. Эдна тихо, порывисто вздохнула, и успокоилась. Уснула.

Ранее я никогда не видел её в расстёгнутом платье, даже частично. Не собирался разглядывать и сейчас. Запахнув ей одежду, я поднял её на руки и, распрямив спину, огляделся. Падали с дубов тёмные листья. Пела лесная птица, над деревьями вставала огненно-оранжевая огромная луна. Где-то позади меня, на дереве, с чувством охнула Эрика.

Я не слишком хорошо владею магией. Кроме того Слова, что я знаю, я умею пользоваться лишь парой-тройкой простых заклинаний да управляться с амулетами. Но помимо того, с самого первого свидания я усвоил одно: любая девушка, которую я поцелую, засыпает. До следующего моего поцелуя. Это наследие природы моего отца.

Меня приглашают, если нужно убрать человека со сцены, не убивая его. Или не человека. Но обязательно женского пола. Легенды о спящих красавицах все созданы благодаря таким, как я. Они ошибаются только в одном: если дева проведёт во сне меньше года, то она забудет ровно столько последних дней до поцелуя, сколько проспит. Эдна узнала то, что ей не положено было знать, и пыталась бежать. Уже месяц как узнала.

Поэтому я вернусь к ней через месяц и поцелую её снова. Прости, Эдна, ты была мне подругой.

Я раздвинул плечом плети винограда и вошёл в чащу. Было уже темно, и я углубился ярдов на сто от дороги, прежде чем нашёл подходящее место. Плоский, как стол, перевитый плющом валун в сени зимнего дуба.

Я положил Эдну на скатерть из сухих листьев и плюща, и воткнул в рыхлую землю рядом маленькое хрустальное остриё. Внутри него родился тёплый огонёк, вырос, повисел пушистым комочком света на торце и оторвался, принявшись наматывать вокруг камня медленные круги. Теперь её не тронет ни зверь, ни нелюдь, ни болезнь. Эту иглу когда-то сделала сама Эдна. В дни, когда я вовсе не собирался её целовать.

— Спи, Эдна, — сказал я, снимая капюшон. Луна сквозь ажур ветвей всё более и более наливалась синим и серебряным, даря лесу привычные ночные краски. Я развернулся и пошёл к дороге, где начинала уже несмело звать меня Эрика. Нам ещё предстояло отыскать русалку и моего коня.