Кощей злился, подхватывая Лушу и волоча на локте, даже ругался: девушка была тяжелой и изрядно замедляла подъем.

Ни волчок, ни кабачок, так старательно выпеваемые Василием, на Кощея не подействовали. Не засыпал зараза, хоть ты плачь. А вот Луша, несмотря на свою охмуренность, понемногу задремывала. Шаги делались неверными, руки опускались, она зевнула несколько раз, сползла по Кощею и клубочком свернулась в траве.

Василий надеялся только, что крепкая девушка-детектив не простудится, заснув в таком неуютном месте.

А Кощей, герой-любовник, снова выбранился, поднатужился, крякнул и, покачнувшись, забросил добычу на плечо.

Тут Василий запнулся и опять прикусил язык — уже невольно. Лушины ноги обратились в голубые лягушачьи лапки, бессильно свисающие из-под юбок. И еще они стеклянисто блестели.

Василий забежал сбоку — благо, Кощей был сильно сосредоточен на перетаскивании добычи, он аж пыхтел от напряжения — и заметил, что между изящных Лушиных пальцев проявляются перепонки. И стекленея, медленно исчезает коса.

Так вот какие артефакты держит у себя Кощей! Девушек в лягушек обращает!!!

Баюн едва сдержал желание прыгнуть мерзавцу на спину и драть когтями — чтобы испытал такую же боль, какая пронзила сейчас от макушки до пяток самого Василия!

Но он не кинулся. Он боялся, что Луша, упав, расколется на тысячи сапфировых осколков. Он даже втихую помогал Кощею ее нести, вклиниваясь между ней и дверными косяками или поддерживая ноги, чтобы не задели за высокий порог.

Пару раз Луша очнулась, попыталась поднять голову, глянула на Кощея выпученными лягушачьими глупыми глазами:

— Я так тебя люблю! Поцелуй меня!

Душа Василия разбилась вдребезги. Сердце разлетелось алыми тряпочками.

— Ага-ага, — выплюнул Кощей, заволакивая Лушу в свой кабинет и сваливая в кресло. — Непременно поцелую.

Василий спрятался за письменный стол и едва дышал.

А Кощей занялся починкой горки-витрины.

Аккуратно выглянув и следя за отточенными движениями, с которыми хозяин замка возвращал хрустальной конструкции первоначальный вид, баюн вообще недоумевал, почто было долбиться в витрину всем каменным телом, ломать хрусталь, курочить замок? Достаточно-то всего пропалить аккуратный круг, дождаться, пока остынет, и выпасть наружу.

А может, Василиса свет Витальевна ремонтной магией не владела? Девица как-никак. С другой стороны, Луша вон как управляется с мотоциклом…

Баюн зыркнул на нее и едва не взвыл в испуге: кожа участкового детектива каменела-голубела на глазах.

А у Кощея что-то пошло не так. То ли ремонтная магия не коррелировала с волшебством ароматов, то ли одетому в черное мужику надоел вьющийся над ним флакон с одеколоном и испускаемый приторный запах… И Кощей решительно отставил наполовину опустевшую емкость с распылителем на подоконник распахнутого окна.

И тут Василий включил «тыгдымского коня». Не понаслышке знакомый с котами, баюн прекрасно знал, что когда кот или кошка несется в подобном режиме, скребя пол наполовину выпушенными когтями и кренясь на виражах, то в повороты может и не вписаться, и тогда происходит большой бумц. Лбом в двери, те в стену, вазы летят, соседи вопят… А неуемный зверь грохочет копытами… лапами, пробегаясь по мебели, отталкиваясь от стен и сметая все на пути.

Василий сам перешел в подобный режим, а поскольку весу в нем было больше, чем в стандартном коте, то стены затряслись и земля задрожала, словно Змей Горыныч шел на посадку. Вороны сорвались с еловых верхушек, окружавших холм с замком, и с карканьем закружились в воздухе. Понеслись черные перья.

Кощей ошеломленно отвесил челюсть. А баюн, пробегая мимо подоконника, подпрыгнул и — спихнул одеколон в окно. Звяк! Не понятно, как с лягушкой, но камень там действительно был.

Глава 10

Вонь одеколона поднялась до окна удушливым сладким облаком — словно закурили вайп — и развеялась. И вместе с этим вдруг спало заклинание, обращавшее Лушу в каменную лягушку.

Она вскочила, покачнулась и резко отбросила руку Кощея, протянутую, чтобы ее поддержать. Красная, с растрепавшимися волосами, Луша с шумом втягивала в себя уже безопасный воздух, опираясь на загривок баюна.

Девушка-детектив прокашлялась, сказала хрипло:

— Как только что-то станет известно об артефакте, я вас извещу.

Не глядя хозяину кабинета в глаза, злая и подтянутая девушка откозыряла и сердито развернулась на каблуках.

И снова оперлась на кота.

Кощей не отсвечивал, из замка их отпустили беспрепятственно. Правда, лошадей не дали. Но Луша бы и не взяла.

Впрочем, ноги до ночи бить не пришлось.

Так устроена была Навь, что в замок Кощея ехали они долго, а назад до Смородины понадобилось всего полкилометра пройти. А может, Кощей их спецом запутывал и по кругу возил.

Василий уже хотел скоком одолеть Калинов мост, когда Луша очнулась и ухватила его за хвост.

— Стой! Нельзя по нему босиком. Лапы сожжешь. По нему только праведник босым может пройти. Давай перенесу.

Но Василий не мог позволить и без того несчастной девушке тащить такой тяжелый груз, как он сам. И потому вспрыгнул на ровненькие гладенькие перила.

Похоже, на перила прикол с грехами не распространялся, и лапы они не жгли. И Василий потек на Явью сторону, стараясь не вспоминать о высоте, об узости перил и о темной бурлящей воде под мостом с тяжелым запахом смородины. Ну хотя бы не приворотная вода была, и то ладно.

Лукерья шла рядом.

— Гад! Гад он, Вася! И примитив…

У нее в глазах кипели слезы.

Они перешли Калинов мост и уселись под кустами на берегу. Луша развернула мешок с припасами. Но ни одному из них есть не хотелось.

И вот теперь Василий недоумевал, как не мог отличить Явь от Нави. Там же все было неживое, склизкое, заплесневелое, запаршивевшее. Кузнечики не стрекотали, птицы не пели! И замок этот дурацкий Кощеев только выглядел пышным и богатым, а на деле был грязной кучей камней. И Кощей тоже. Ну, не камней, а чего-то другого.

Да если б не Севериныч, не дело о пропаже лягушки, которое нужно расследовать — он бы, Василий, туда вообще ни ногой. Надо было запеть Кощея до смерти. Каким-нибудь хитом пострашнее «кабачка». Вдруг в этот раз получилось бы.

Жаль, что колонок нет: Вася бы грянул — весь замок по камешку развалился бы.

Чтобы не смел Лушу обижать! И привораживать.

Баюн испытывал странное. Не жалость, но сочувствие, желание защищать храбрую, но не шарящую в приворотах девушку. Помочь, укрыть от беды, спасти… Как-то не по себе Василию стало, что-то ворочалось, царапало в горле.

Под мостом бежала черная вода, пахла смородиной. Баюн чихнул.

Повернулся и увидел,