в перенаселенном Крунг-Тхепе. Это и есть океан, субстрат самой жизни, в нем все они и плавают.

– Девяносто тысяч… сто… сто десять… сто двадцать пять…

Мыслители вроде Премвади Шрисати и Апичата Куникона могут обсуждать наилучшие способы защиты, спорить, что надежнее – ставить вдоль границ королевства обеззараживающие ультрафиолетовые кордоны или создавать упреждающие мутации, но, по мнению Джайди, все это работает лишь на словах. Океан всегда найдет лазейку.

– Сто двадцать шесть, сто двадцать семь, сто двадцать восемь, сто двадцать девять…

Он кладет руку на плечо лейтенанту Канье Чиратхиват и смотрит, как та пересчитывает только что полученную взятку. Двое таможенных инспекторов неподвижно стоят рядом и ждут, когда им вернут право распоряжаться на своем посту.

– Сто тридцать… сто сорок… сто пятьдесят… – Эти монотонные слова – будто хвалебная песнь богатству, мзде и новому бизнесу в древней стране. Дотошная Канья ошибок в подсчетах никогда не допускает.

Джайди улыбается: что дурного в добровольном пожертвовании?

Метрах в двухстах на соседней якорной площадке мегадонты с ревом тащат груз из брюха дирижабля и складывают его для сортировки и таможенного досмотра. В воздухе над ними, накренившись, медленно поворачивается огромный, закрепленный тросом аэростат, его поддерживают турбовентиляторы, от которых волнами набегает ветер. Выстроенных в ряд белых кителей обдает пылью и запахом навоза, Канья прижимает купюры пальцами, остальные люди Джайди смирно стоит рядом – щурятся и держат руки на мачете.

Таможенники потеют – слишком обильно даже для жаркого сезона. Вот Джайди – он не потеет. С другой стороны, это не его заставили второй раз платить за протекцию, которая и в первый стоила немало.

Ему почти жаль этих парней. Бедняги никак не могут взять в толк, что изменилось в привычном порядке вещей: почему деньги теперь надо отдавать не тем, кому раньше; кто этот человек – новая власть или соперник старой; какие права он имеет и какой ранг занимает в запутанной иерархии министерства природы. Они ничего не понимают и поэтому платят. Джайди даже удивлен тем, как быстро им удалось найти наличные. Впрочем, еще больше удивились сами таможенники, когда к ним, выбив двери, ввалились белые кители и оцепили площадку.

– Двести тысяч. – Канья наконец отрывается от денег. – Все точно.

– Я же говорил – заплатят, – с ухмылкой отвечает Джайди.

Девушка не улыбается, но он не дает испортить себе настроение: прекрасная жаркая ночь, им удалось раздобыть кучу денег, да еще и погонять таможенников. Канья совсем не умеет принимать подарки судьбы. Она разучилась получать удовольствие от жизни еще в детстве: сначала голод на северо-западе, потом смерть родителей и братьев с сестрами, тяжелая дорога в Крунг-Тхеп – где-то там осталась ее способность радоваться. Она совсем не ценит санук[24], веселье, даже самый настоящий санук мак, который можно устроить, избавив министерство торговли от некоторой суммы или отпраздновав Сонгкран[25]. Поэтому, когда Канья получает двести тысяч батов с совершенно каменным лицом (разве только смахнув с него пыль), Джайди не принимает это близко к сердцу. Не умеет наслаждаться – значит, такая у нее камма[26].

И все же он жалеет Канью. Нищие и те хотя бы изредка улыбаются, а она никогда. Ненормально, что смущение, раздражение, злость, радость Канья испытывает без тени улыбки. Людям неуютно от такого абсолютного неумения вести себя как принято, поэтому Канья в конце концов осела у Джайди – больше ее нигде не выносили. Эти двое составили странный дуэт: мужчина, который всегда находит повод для радости, и девушка, чье лицо напоминает каменную маску.

Джайди снова пытается подбодрить своего лейтенанта ухмылкой:

– Раз все точно – упаковывай деньги.

– Вы превышаете свои полномочия, – бормочет один из таможенников.

Джайди самодовольно пожимает плечами:

– Юрисдикция министерства природы распространяется повсюду, где есть угроза Тайскому королевству. Такова воля ее величества.

– Вы понимаете, что я имею в виду, – добавляет таможенник с натянуто-любезной улыбкой.

Джайди только отмахивается от его холодного недоброжелательного взгляда.

– Какие вы все-таки жалкие! Если бы я сказал заплатить в два раза больше – заплатили бы.

Пока Канья упаковывает купюры, Джайди разгребает острием мачете содержимое одного из разбитых ящиков.

– Ты только посмотри, какой бесценный груз тут охраняют! – Он вытаскивает из кучи упаковку кимоно, присланных, видимо, для жены какого-нибудь японского управляющего, и начинает ее ворошить. Белье стоит больше его месячного оклада. – Мы же не станем устраивать здесь тотальный досмотр и ставить все вверх дном? – Джайди хитро смотрит на Канью. – Возьмешь себе что-нибудь? Настоящий шелк. Представь, в Японии еще есть шелковичные черви.

Та, не отрываясь от денег, бросает:

– Не мой размер. Эти японские жены разъелись на взломанных продуктах и больших деньгах от сделок с «Агрогеном».

– Так вы что – еще и украсть хотите? – цедит таможенник, с трудом сдерживая ярость, но продолжая улыбаться.

– Видишь же, что нет. У моего лейтенанта вкус получше, чем у японок. Да и отобьете вы еще свои деньги. А это все – так, мелкое неудобство.

– А как же ущерб? Вот об этом нам что сказать? – Второй таможенник показывает на порванную ширму с картиной в стиле «Сони».

Судя по всему, сцена из самурайской жизни конца двадцать второго века: менеджер «Мисимото флюид динамикс» наблюдает за работающими в поле пружинщиками… У них что – по десять рук? От такого святотатства у Джайди мурашки бегут по спине. При этом неподалеку совершенно спокойно сидит обычная семья. Впрочем, это же японцы – они даже разрешают детям играть с обезьянками-пружинщиками.

Джайди недовольно морщится:

– Придумаете что-нибудь. Скажете: мегадонт взбрыкнул и раздавил случайно. – Он хлопает таможенников по спинам. – Чего такие угрюмые? Включите воображение – благое дело делаете, в другой жизни зачтется.

Канья укладывает последние банкноты, завязывает тряпичную сумку и забрасывает ее на плечо.

– Готово.

Неподалеку медленно идет на посадку очередной дирижабль. Мощные пропеллеры на пружинном ходу выжимают последние джоули, подгоняя его к якорной площадке. С корабля свисают тросы – длинные змеи, притянутые весом свинцовых грузил. Рабочие стоят, протянув кверху руки – они готовятся поймать крепления и привязать их к спинам мегадонтов, а выглядит это так, будто молятся огромному божеству. Джайди наблюдает за посадкой с интересом.

– Как бы то ни было, Благотворительное общество отставных офицеров министерства природы ценит ваше содействие. В любом случае в следующей жизни зачтется. – Он подкидывает в ладони мачете и обращается к своей команде, перекрикивая гул пропеллеров и рев мегадонтов: – Офицеры! Двести тысяч батов тому, кто первый обыщет контейнер с корабля! – Джайди указывает ножом на опускающийся дирижабль. – Вон с того. Вперед!

Таможенники ошеломленно выкатывают глаза,