Вдруг мы по некоторым знакомым нам приметам поняли, что заваривается смута.

Все случилось так, как обычно и случается.

Тишина опустилась на округу.

Можно было услышать, как зимние ветки трутся о другие зимние ветки.

Подул теплый ветерок, и какие только утешительные запахи он не принес: травы, солнца, пива, хлеба, стеганого одеяла, сметаны — этот список у каждого из нас был свой, каждый утешался по-своему.

Бутоны необычного цвета, размера, формы и запаха выпрыгивали прямо из земли полностью сформировавшимися.

Серые февральские деревья зацвели.

Потом на ветках появились плоды.

Плоды реагируют на желания: только позвольте разуму свободно дрейфовать в направлении определенного цвета (скажем, серебристого) и формы (звездной), и мгновенно изобилие серебристых звездообразных плодов притянет к земле ветки дерева, которое за секунду до этого стояло бесплодное и по-зимнему мертвое.

Дорожки между нашими холмиками, пространства между деревьями, сиденья скамеек, сучки и ветки самих деревьев (короче говоря, каждый свободный дюйм пространства) неожиданно заполнились, потом переполнились самыми разнообразными яствами: в горшочках или на изысканных тарелках, на вертелах, положенных на ветки, на золотых подносах, в алмазных супницах, в крохотных смарагдовых соусницах.

Стена воды ринулась с севера, потом разделилась с военной четкостью на десяток мелких потоков, и вскоре каждый каменный дом и хворь-холмик были одарены своими собственными потоками; потом вода в этих потоках очень эффектно стала превращаться в кофе, вино, виски, а потом опять в воду.

Все это, насколько мы знали (плодоносящие деревья, сладкий ветерок, обильные яства, волшебные ручьи), представляли собой только, так сказать, авангард того, что надвигалось.

Кто надвигался.

Посланный ими, чтобы оказать смягчающее воздействие.

Мы соответствующим образом подготовились.

Лучше всего было свернуться в шар, закрыть уши, сомкнуть веки, зарыться лицом в землю и таким образом закупорить нос.

Всем собраться с силами! — прокричал мистер Воллман.

И они напустились на нас.

Они появились длинной процессией.

Каждый из нас с опаской поджидал их в разном обличье.

Молодые девушки в летних платьях, загорелые и веселые, с распущенными волосами, с вплетенными в браслеты прядями травы, похихикивали на ходу: деревенские девочки, радостные и оживленные.

Как я.

Какой я была.

Рой молодых невест, облаченных в полупрозрачные одеяния с трепещущими на ветру шелковыми воротничками.

Ангелы, трепетно оберегавшие свои странные крылья, по одному большому крылу на женщину; в сложенном виде, плотно свернутые, они напоминали светлые флаги, прикрепленные вдоль спины.

Сотни точных копий Гилберта, моего первого (и единственного!) любовника. Когда он в лучший наш день беззаботно заглянул в каретную, а его бедра были беззаботно обмотаны серым полотенцем.

Мои девочки. Кэтрин, Марибет, Алиса, множественные копии каждой, идут рука об руку, волосы сплетены в трентонские косички, каждая в своем последнем пасхальном платье с одним цветком в руке.

Группа радостных девиц-ОСКОЛКОВ (Наряженных в предпочитаемые ими грубые Хламиды, ниспадающие с их Плеч в преднамеренной шлюховатости) и впрямь прибыла, чтобы попресмыкаться передо мной; но я видел и Побеждал таких, как они, много раз Прежде, и теперь я оставил хорошую Кучу Говна за их Дар, и Отступил в мой Дом в ожидании их Ухода.

Птицы перелетали украдкой, как охотники, выискивая какие-либо признаки слабости.

Где мой дорогой преподобный? — воззвала главный ангел, и в ее голосе был звон хрупких стеклянных колокольчиков — такие всегда вызванивали благовест у нас в Пасхальное воскресенье.

Один из многих Гилбертов подошел и, опустившись на колени передо мной, спросил, не буду ли я так добр, чтобы открыть слух и в знак любезности посмотреть на него?

Что-то в его голосе не позволило мне не подчиниться.

Он был неописуемо прекрасен.

Идем с нами, прошептал он. Здесь сплошная дикость и обман. Твоя суть куда как тоньше. Идем с нами, все забыто.

Мы знаем, что ты сделал, сказал второй Гилберт. Все в порядке.

Я этого не сделал, сказал я. Оно не завершено.

Завершено, сказал первый Гилберт.

Я могу еще все повернуть назад.

Дорогой мальчик, сказал второй.

Мягче, мягче, сказал третий.

Ты — волна, которая разбилась о берег, сказал четвертый.